— Это еще не факт, — сказала Вера. — Ужин прошел в дружеской обстановке, в атмосфере полного взаимопонимания. Хочу спать!
— Ладно, иди, я помою посуду, — сказал он и встал из-за стола.
— Сегодня моя очередь, ты мыл вчера, — запротестовала она.
— Не мешай, Верка! Адью, пока, спокойной ночи!
Он оттолкнул ее от стола, стал собирать посуду.
— Это нечестно! — возразила она, пытаясь отобрать у Федора чашки. — Я не усну, меня замучит совесть.
— Уступи дорогу, иду на зеленый свет.
— Моя же очередь, Федька!
Он двинулся вперед, чтобы пройти к раковине, хотел увернуться, но Вера толкнула его под локоть, и вся посуда с грохотом упала на пол. Со звоном разлетелись осколки.
— Поздравляю вас, мадам! — с огорчением и укором сказал Федор. — Какие были симпатичные чашечки!
— Прекрасный выход из положения, — сказала Вера, от души заливаясь веселым смехом. — И ничего не надо мыть. Прямо в ведро и в мусоропровод. Гениально!
Но Федор был огорчен: жалко чашек, придется покупать новые.
— Игра в благородство не получилась, — подвел он итог происшествию и принялся подбирать черепки. — Всегда знал, что с тобой каши не сваришь.
Пока Вера стелила постель, из кухни доносилось ворчание мужа.
— Ты должен учесть, — сказала она шутя, — что впереди у нас полвека совместной жизни. Представляешь: пятьдесят лет вместе — и дома и на работе.
— Неужели мы всю жизнь будем работать в одном цехе? — воскликнул Федор, вернувшись из кухни.
— А почему нет? — сказала Вера. — Очень даже может быть.
— Какой ужас! — сделал гримасу Федор. — Кончишь техникум, потом институт, станешь инженером, будешь командовать мной: «Не так делаешь, Гусаров, не то говоришь! Я тебе приказываю!»
— Дурень ты, Федька, артист погорелого театра. Разве я такая?
Федор закатил глаза, упал на кровать, дурашливо воскликнув: