— Давненько тебя не вижу, — говорил он Воронкову. — На собраниях не выступаешь, ко мне не заходишь.
Воронков вроде с обидой дернул плечами, сказал Косачеву:
— А я болел, без малого два месяца провалялся.
— Да ну? — удивился директор. — Теперь-то здоров?
— Оклемался.
— Скажи пожалуйста!
Воронков усмехнулся.
— Я тебя ждал, думал, придешь, проведаешь, — сказал он директору. — Знаешь, как в больнице тоскливо, особенно в нашем возрасте. Один раз даже будто твой голос за дверью услышал, обрадовался.
Косачев виновато вздохнул:
— Не знал я, Петро. Не знал.
— Откуда узнаешь? — неопределенно кивнул Воронков, поглядывая на Косачева колючим взглядом. — Заводище вон какой — целый город. Когда начинали строить, не думали, что такой будет. Тут помрет человек, и не узнаешь, что похоронили. Зашел бы как-нибудь в гости. Аленка обрадуется.
— Дела, разве выберешься? А надо бы, старая дружба не должна ржаветь.
— Известное дело. В больнице я часто вспоминал прежние годы. Ей-право, ждал, что заглянешь на часок или привет пришлешь. А ты, стало быть, не знал? Ничего, бывает, — сказал Воронков и попрощался.
Какой-то горький осадок остался на душе Косачева от той встречи. Обиделся старый товарищ. Но как же он, Косачев, прошляпил? Два месяца — не один день, мог узнать и проведать старого друга. Досадно получилось, честно сказать. Теперь сколько ни сожалей, факт остается фактом: обидел старого товарища, сам того не желая. Закружили Косачева дела, закружили.
На этот раз Косачев отложил все дела и сам поехал на квартиру к Воронкову узнать, в чем дело, и, может быть, уговорить старого друга вернуться на завод.
Воронков жил в новом районе за стадионом, где еще года три назад было безлюдное место, а теперь высились типовые блочные дома, поставленные как-то вразброд вокруг пруда на месте соснового леса. Кое-где между домами остались высокие деревья. Хотя это скопище домов называлось улицей Гагарина, на самом же деле никакой улицы здесь не было, асфальтированная дорога петляла между строениями и скверами, неожиданно разветвлялась, и новому человеку нелегко было сразу найти нужный номер дома. Однако директорский шофер быстро сориентировался, подкатил к пятиэтажному дому с узкими балкончиками, остановил машину у подъезда.
Косачев стал подниматься по лестнице. После второго этажа почувствовал одышку, остановился на площадке, расстегнул тяжелую шубу, снял шапку. От калориферов несло жаром, на узкой лестнице воздух был спертый. Косачев вытер платком вспотевший лоб, зашагал по ступенькам медленно, с остановками, наконец, взобрался на четвертый этаж. Постоял на площадке у самой двери, успокоил дыхание, нажал кнопку звонка.
За дверью зарычала собака, потом шаркнули чьи-то шаги. Низкий мужской голос прикрикнул:
— Цыц! Куцый! Сиди!
Щелкнула задвижка, открылась дверь, и в ее узком проеме показался аккуратный, чистенький высокий старик с гладко выбритыми щеками, с короткими, расчесанными на пробор седыми волосами.