В те холодные дни

22
18
20
22
24
26
28
30

Косачев положил руку на плечо Воронкова, мирным тоном сказал:

— Ты, дорогой товарищ, говори прямо! Сегодня ты хлопнул дверью, а завтра другой сделает то же, и значит, я плохой руководитель. Или все плохие? Как тебя понимать?

Воронков покачал головой, сказал без обиды:

— Может, ты и понял бы, кабы задумался над рабочим положением, ну, к примеру, моим. Мы вас везде выбираем: и в завком, и в партком, и в депутаты Советов. От всей души и с большой надеждой голосуем за вас. Вы благодарите за доверие, а после не больно-то слушаете нас. Кое у кого уши закладывает.

— У кого, например? — спросил Косачев.

— А хотя бы у председателя нашего завкома Олега Николаевича Кваскова.

— Чем же он тебе не угодил?

— А тем, что помог младшей дочери Верке выйти замуж за бандита с большой дороги. Слыхал про эту историю?

— Нет, не слыхал, — искренне сказал Косачев.

— Вот видишь, и ты в сторонке! Когда у старого рабочего несчастье, всем уши закладывает, никто не слышит крика и помогать не желает. — Воронков вспотел, потянулся за полотенцем, стал вытирать лицо и шею.

— Всю жизнь говоришь загадками. Скажи хоть раз простыми словами.

— Охрип я, Серега, от простых слов. Верка-то моя, дочка младшая, вот здесь прописана, в этой квартире. Вон ее кровать стоит, новую купил. Не пожелала с нами жить, ушла в общежитие, потому что снюхалась с вором и грабителем и захотела за него замуж. А он, бездомный, черт знает где жил. Так они что надумали? Написали заявление в завком, чтобы им дали отдельную квартиру на двоих. Расписаться, мол, желаем, семью заведем. Я немедленно подался в завком с протестом: прошу не способствовать соединению судьбы моей дочери с бандитом.

— Да откуда ты знаешь, что он бандит?

— Оч-чень даже хорошо знаю! Бандит с большой дороги. А она говорит: люблю его, и все. А я утверждаю — это блажь! И что же происходит дальше? Весь завком единогласно за них: дадим, мол, ордер на квартиру, не возражаем. Квасков против меня даже речь произнес, опозорил мою рабочую честь. Тогда я подался в партком, к Уломову, а он тоже за них, даже смешки надо мной устроил.

«Какой курьез! — думал Косачев, чувствуя облегчение на душе. — Я полагал, случилось что-нибудь посерьезнее. А тут вон оно что!»

— Кто же тот парень, которого дочь полюбила?

— Хитрый хлюст, прощелыга! — сердито сказал Воронков.

— А мне сдается, неплохой он человек, — осторожно вступила в разговор Алена Федоровна. — Уважительный.

Воронков сердито взглянул на жену и ударил кулаком по столу:

— Самая отрицательная личность, даром, что у нас на заводе работает. Погубил мою дочь!