Он обернулся, посмотрел на нее и, когда понял, кто перед ним, испугался.
— Зачем ты явилась? Я все сказал тебе по телефону.
Она примирительно осмотрела его и, скорее с сожалением, чем с осуждением, покачала головой.
— Как ты постарел, Гера. Трудно тебе живется?
— Видала Юру? — спросил он.
— Не разрешают мне, ждут твоего ответа.
— Я же им сказал: не могу взять сына, — волновался Семерихин. Ему было тяжело говорить об этом.
— Пройдемся, — мирно сказала Надежда Ивановна. — Поговорим спокойно.
Семерихин зашагал в сторону сквера. Они медленно шли, молчали.
Потом он спросил:
— Как ты узнала мой телефон?
— В детском приемнике, Григорий Романович сказал. Ты не сердись. Надо, чтобы Юре было хорошо. У него впереди целая жизнь.
Он тяжело опустился на скамейку, закурил.
— У меня ему будет плохо, — сказал Семерихин. — Пусть возвращается к вам. Скажите, что не нашли меня. Что нет у него отца. А я приму еще один удар судьбы, тяжелую плату за ошибки прошлого.
— Прошу тебя, скажи это начальнице детского приемника. И не беспокойся за Юру, пока мы с Кириллом живы.
— Ты вышла замуж?
— Да. Кирилл любит Юру как родного сына. Он будет ему отцом.
Семерихин поднялся со скамейки, подавленно смотрел на Надежду Ивановну.
— Ты согласен, Гера? Пусть Юра живет у нас?
Он кивнул головой.