Евгений Сергеевич отвернулся от Акулова и быстрым шагом пошел прочь.
Обескураженный Акулов долго и неподвижно стоял, прислонившись к стене, будто его приклеили или прибили гвоздями.
Евгений Сергеевич возвращался домой с чувством подспудной тревоги. От всего, что совершил он сегодня, в его душе не было покоя и удовлетворения. Он ехал на самой большой скорости, и ему хотелось ехать еще быстрее.
Дорога была свободной, и в свете ясного дня хорошо просматривалась даль, не заслоняемая ни лесом, ни взгорьем. В воздухе носился запах сена и прелых листьев, было так тепло и тихо, как бывает в лучшие дни на исходе лета в преддверии осени. Казалось, вся природа дремала и нежилась под непалящим ласковым солнцем.
У въезда на Окружную московскую автостраду Евгений Сергеевич убавил скорость и, приближаясь к повороту, увидал на обочине вишневую легковушку. Притормозил, остановился. Что за чудо? Тот самый «жигуленок», умытый и почищенный им накануне? Вон какой славный и свежий блестит на солнце. И обезьяна с оранжевыми глазами и красным задом покачивается за ветровым стеклом. А где же хозяйка?
Он осмотрелся вокруг и увидал в стороне на полянке у маленького пруда хозяйку машины и ее дочь. Они обе были в купальных костюмах, весело играли с мячом, звонко выкрикивали какие-то слова и смеялись. Видимо, перед въездом в Москву им захотелось напоследок искупаться в пруду, побегать по траве, погреться на солнце. Им было хорошо, они увлеклись игрой и совсем не замечали, что делается на дороге.
Евгений Сергеевич стоял на обочине под деревом, долго смотрел на молодую женщину и девочку. Доносящиеся до него веселые крики и смех почему-то раздражали Евгения Сергеевича. На яркой зеленой траве четко вырисовывалась фигура женщины, было видно, как она изящно изгибалась и прыгала за мячом, с наслаждением падала на траву, легко поднималась и опять неслась за мячом, ловила его и подкидывала и снова бежала, резко останавливалась, прыгала вверх, вскидывая тонкие руки над головой. Евгений Сергеевич смотрел на нее и вспомнил сказанные ею слова:
— Я ничего не умею делать. Загляните в мотор. Помойте машину… Я заплачу.
Ему хотелось крикнуть что-нибудь неприятное, злое. Побежать на поляну, остановить игру, отплатить за то, что она посмеялась над ним и теперь беззаботно резвится, как бабочка на лугу. А завтра посмеется над другим и другому заплатит и будет опять веселиться? Он решительно прыгнул через кювет. Однако, сделав два шага, вернулся назад, будто что-то потянуло его. Он вдруг наклонился над кюветом, увидел воду и, загребая пригоршнями мокрую грязь, стал неистово кидать ее на чистенький кузов вишневого «жигуленка», залепил все бока, стекла, багажник, капот. Кидал и кидал грязь так зло и яростно, как мечут стрелы во врага, отчаянно скреб мокрую землю и черпал воду, пока не вычерпал всю лужу из кювета.
Словно любуясь на дело своих рук, он присел на колени перед кюветом, наскреб еще одну горсть грязи и ляпнул в ветровое стекло чужого «жигуленка» прямо перед уродливой рожей обезьяньего чучела.
Отвернувшись, спокойно сел в свою машину и уехал.
Памятник солдату
Рассказ
Весной Антонина поехала в Харьков к двоюродной сестре Марфе, которая жила у сына, нянчила внуков. Сестры виделись редко, может, раз в пять лет, но когда собирались вместе, долго не могли расстаться, вспоминали свое детство, родню, знакомых, говорили о тех, кто погиб на войне и кто остался живой. Перебирали в памяти сотни имен, и старых и молодых, и тех, кого знали лично, и тех, о ком слыхали от других. Сколько бы ни жила Антонина у Марфы, каждый день у них начинался вопросом:
— А помнишь?..
И они вспоминали. Трудно сказать, кто больше спрашивал, а кто больше рассказывал. Вопросы и ответы были только формой разговора, длившегося без конца, с вечными повторениями и мелкими подробностями, давно забытыми, не имеющими, казалось, никакого значения. Нынешняя же жизнь как бы текла мимо их сознания. Обо всем сегодняшнем говорили они между прочим, почти механически, коротко и сухо, будто не желали растрачивать сил и копили их для разговоров о прошлом.
Сестры вставали рано, прибирали комнаты, ели, пили, варили обед, стирали белье, кормили внуков, к вечеру укладывали их спать и сами ложились, чтобы наутро снова проснуться и начать разговор: «А помнишь?» И опять вспоминали… вспоминали… Говорили о прошлом обстоятельно, длинно, подробно, с завидной горячностью и неутомимостью.
Антонина осталась одна, когда ей еще не было и сорока лет. Война, как черная туча, затмила все, налетела на ее гнездо, разорила дотла, разбросала семью. Свекор со свекровью погибли в поле под бомбежкой, пыталась спасти колхозный хлеб, сгорели вместе со снопами пшеницы. Муж Антонины ушел на войну и был убит в сражении на Днепре, о чем написал ей сосед, бывший с ее мужем в том самом бою.
Был у Антонины единственный сын Андрей, которому как раз летом сорок первого года исполнилось восемнадцать лет. И его проводила Антонина на фронт с материнским благословением. Осталась одна в пустом доме, в разоренной деревне, терпеливо ждала победного дня, твердо верила, что ее сын, как и все другие солдаты, воюет храбро и беззаветно. Эта вера помогла Антонине перенести тяжкое бремя фашистской оккупации, дала силы выжить, дождаться светлых дней.
Как-то зимой сорок пятого года, когда уже началась оттепель, она получила письмо от сына. Он писал, что находится в полном здравии, воюет на немецкой земле, добивает фашистского зверя. Эти слова навсегда запомнились Антонине. А сын так и не вернулся с войны…
ebooksa