Шум ветра

22
18
20
22
24
26
28
30

— Готово! Можете ехать.

Женщина благодарно смотрела на него, озорно подмигнула, как заговорщица.

— Плевать нам на болтунов. Правда?

Пока он надевал рубашку и приводил себя в порядок, она бросилась к багажнику и достала бутылку крымского муската.

— Вы милый человек, — сказала она, улыбаясь сияющей улыбкой. — Вы мой спаситель. Я готова вас расцеловать. Возьмите еще вот это.

Она ловким прыжком опередила мужчину и сунула в его машину бутылку с вином.

— Не сердитесь, товарищ. Счастливого вам пути!

Он не успел возразить, как она уже уселась в свою машину и тронулась с места. В маленьком зеркале она долго видела стоящего на дороге мужчину в запачканных брюках, в порванной рубашке. Закурила, иронически скривила губы.

— Деньгами не берет. Натурой принимает.

Свернув на проселочную дорогу, Евгений Сергеевич продолжал свой путь.

«Бывают же такие, — думал он о женщине-автомобилистке. — Легко живут, никаких проблем. Смеются и улыбаются. Позавидуешь. Однако, черт возьми, зачем я взял у нее дыню и вино? Глупо! Какую услугу ей сделал? Автомобилист выручил автомобилиста на дороге, и не более того. Обычное нормальное дело. Как же можно за это брать плату? И она тоже дура, с деньгами полезла. Так и привыкает человек смотреть на все глазами оценщика или купца: это, мол, столько стоит, а это столько. Выходит, простое человеческое внимание, доброта, бескорыстие ставятся ни во что. «Никто теперь ничего бесплатно не делает!» Ловко унизила меня эта милая, белокурая улыбающаяся красотка. Не вышло сунуть десятку, так она дыней и бутылкой вина откупилась. Возьми, мол, добрый человек, мы в расчете, больше я тебе ничего не должна. Не жди от меня в ответ ни чуткости, ни доброты, ни какой такой бескорыстной помощи. Если тебе когда-нибудь понадобится что-либо от меня, заплати и ты мне за услугу. Вот как порой выглядят простые невинные вещи. Ты мне, я тебе, и иного расчета между людьми нет? Да что же это, как не та самая акуловщина, с которой так решительно я жажду сразиться?

Он переехал железнодорожную линию, свернул с асфальта на ухабистую, грунтовую дорогу. Где-то здесь должна быть дача Григория Акулова. Строго говоря, это была не настоящая дача, а всего-навсего небольшой садовый домик, окруженный десятком фруктовых деревьев. Григорий в шутку называл его имением или «Акуловкой». И досталась она ему тоже, помнится, не прямым законным путем, а дана была как подачка. В те годы Гришка добивался квартиры в новом доме. Желающих было много, а всем не хватало. Гришка, правда, жил плохо, ему полагалась новая квартира, и все сотрудники отдела стояли за него горой, даже коллективное письмо в дирекцию написали, и дело было уже на мази, почти совсем выгорело, как вдруг Гришка сам же всех посадил в галошу. Явился он однажды из фабкома и говорит товарищам в отделе:

— Не сражайтесь за меня, ребята, я согласился уступить квартиру другому. Подожду, пока новый дом построят.

— Как так? Почему? — спрашивают его товарищи.

— А мне, — говорит Гришка, — фабком предложил садовый участок, где можно соорудить дачку и проживать за милую душу целое лето. Вот и прибавка к основному жилью. Временно, конечно. Меня устраивает.

Не понял простак, что от него откупились, и нам всем рот заткнули: не шумите, мол, братцы, ваш товарищ всем предоволен. Да и другие в то время не раскусили хитрый ход, как говорится, сложили оружие и разошлись.

Позже Гришка и квартиру, получил и, пожалуй, выгадал: теперь у него и дача с садом и городская трехкомнатная квартира. И машина скоро появится. А кто же будет бороться за общественный интерес? За пионерский лагерь, за дом отдыха, хорошую столовую, за накопление общественных фондов предприятия?

Думая обо всем этом, Евгений Сергеевич накалялся, как усиленно подогреваемая печка.

«Если мы будем прощать друг другу подобные зигзаги поведения, что же станет с нашей идеей коллективизма и гражданской сознательности? — думал он. — Как хочешь, Акулов, а я скажу тебе прямо в глаза все, что думаю. Обижайся, как знаешь, дуйся на меня, но принцип превыше всего».

Наконец он остановил машину у невысокого зеленого штакетника, прошел через калитку в сад, где отливался ядовитой оранжевой краской фасад небольшого домика.