— Чо брови-то нахмурала? Будешь все время суровиться, так и дитя сердитое родится. Ты поулыбчивей живи да песни веселые пой. Вон у тебя какое лицо приятное, не всякой царице такое дается. Одно слово — красавица. Тебе, поди, не один мужик в любви объяснялся? У кого хошь голова закружится. Ой, девка! Многих с ума свела?
— Один у меня был, да и от того только горе. Всю голову дурью забила. Хитрые они, мужики.
— Любила его?
— Не знаю.
— Значит, не любила, коль не знаешь. Любовь, она, как оспа, на всю жизнь печать кладет. А если нет печати, значит, не было оспы.
— Легко вам рассуждать. Вы небось давно забыли, что она такая за штука — любовь. Вон сколько вам лет!
Катя шутливо посмотрела на Александру Нестеровну и засмеялась.
— Не обижайтесь, я так, сдуру болтнула. А ежели вправду, так в самом же деле. Разве можно помнить про любовь всю жизнь? Честно скажите, вспомните, про себя…
Александра Нестеровна добродушно смотрела на Катю, покачивая седой головой, улыбалась.
— Какая я была в молодые годы, в другой раз расскажу, если захочу. А теперь только вот что знай, дочка милая. Никогда я не была такой, как ты, трусихой и ничего не боялась. Твоя беда, это — тьфу! Подумаешь, какое горе! Я бывала в таких переплетах, что тебе и не снилось. Да ты и не гляди на меня, не равняйся, своей жизнью живи и воюй, не давайся в обиду ни богу, ни дьяволу.
— Если бы все так просто, — обиделась Катя. — А у меня каждый день новости. Человек же растет во мне. Послушала вас всех, согласилась, оставила, а теперь страшно подумать. Что буду делать, когда все свершится? Кому я нужна с ребенком на руках?
Катя готова была заплакать, зашмыгала носом, уши ее покраснели, губы смешно оттопырились.
Александра Нестеровна поймала Катину руку, начала гладить своими холодными, жесткими ладонями.
— Да что ты опять про свое? Говорено с тобой, переговорено. Нечего назад пятиться, решено так решено, нельзя иначе. И запомни мое слово, я зря не скажу: с людьми не пропадешь. Живи у нас, и все тут, а дальше жизнь укажет, куда двинуться. У тебя вон и руки золотые, Маруся не нахвалится твоей работой, и сама я вижу, какая стоящая девка. Не вешай носа. Не останешься без куска хлеба и дитенка вырастишь. И вид у тебя неотразимый, среди путевых мужиков покажешься, так перебьются из-за тебя, как петухи на ярмарке. Я еще на твоей свадьбе попляшу.
Александра Нестеровна залилась хрипловатым смешком, хлопнула Катю по коленке.
— Старинные танцы знаешь?
— Вальс умею. А больше люблю современные.
— Ладно, потопчемся по-нынешнему. Лишь бы музыка громко играла, чтобы пьяных мужиков передюжить, а то, известно, как они на свадьбах, перепьются и горланят на всю округу. Ты не смей сомневаться, перестань стягивать живот юбками да поясами, пускай растет.
Вечера еще были длинные, хоть день уже заметно и убывал. Придя с работы, Катя переодевалась, накидывала просторную шерстяную кофту, отдыхала. В выходные дни сидела дома, не выскакивала лишний раз на улицу, чтобы меньше показываться людям. Правду сказать, Катя боялась встретить знакомых из поселка, не желала расспросов, удивленных восклицаний, сочувственных вздохов. Может, поэтому она закутывала голову шелковым платком так, что только одни глаза виднелись, и быстро бегала на работу и с работы, выбирая дорогу по глухим переулкам, обходила людные улицы. В свободное время бродила по квартире, разглядывала фотографии на стенах, щупала старинные бронзовые подсвечники, тяжелые чугунные статуэтки: одна статуэтка изображала всадника на коне, другая — охотничью собаку. Открывала крышку дряхлого разбитого пианино, трогала пальцем клавиши, прислушивалась к дребезжанию расслабленных струн. Иногда жалела, что не умеет играть, хотелось разбудить тишину громким музыкальным аккордом или какой-то грустной, душевной мелодией. Она с интересом перебирала стопку пожелтевших от времени листов с нотами старинных романсов.
— «Отцвели уж давно хризантемы в саду»…
ebooksa