— Мне казалось, что он тоже станет настоящим геологом. Он был способный, его хвалили в институте, даже мы, библиотекарские работники, знали это. Думала, поеду вместе с ним в экспедиции, будем странствовать, жить в палатках, ходить по лесам и болотам, искать. Но все оказалось не так. За десять лет он ни разу никуда не поехал. Остался в институте, засел в лаборатории, стал служить. Превратился в трусливого, заурядного чиновника. Хочется запустить в него тарелкой, когда за обедом он важно говорит: «Мы, геологи, открыватели нового. Мы проникли в недра земли. Мы даем человечеству в руки оружие, с помощью которого люди прорвутся в космос. Мы, мы, мы…» А я же знаю, что он делает. Сидит в лаборатории, десять лет делает одни и те же анализы и записывает в журнал. Ни одной собственной мысли не высказал, ничего не сделал, не открыл, ничем не рискнул. Да и не в этом дело. Главное, оказалось, что нельзя жить с чужим человеком. Не любить мужа и притворяться его женой, это так же противоестественно, как попытка изобразить себя львом, оленем или птицей. Все равно люди видят, кто ты. Правда?
— Я видел. Но боялся, что ошибаюсь.
— Отвернись к стенке и закрой глаза. Я хочу встать.
Она не торопясь оделась, подошла к батарее, с удовольствием погрела руки.
— Молодец Варюшка, натопила. Ты знаешь, она совсем одинокая, третий год живет у нас на даче, удивительная женщина. Одевайся, будем пить чай. Она уже приготовила, я знаю.
Побежала в другую комнату, крикнула с лестницы вниз:
— Принеси нам чаю, Варенька! Пожалуйста, покрепче да погорячее.
Варя принесла большой фарфоровый чайник, прикрытый полотенцем. Поставила на стол масло, сыр, колбасу, белый хлеб. Накрыла на двоих и ушла.
— Ты любишь крепкий? — спросил он, наливая чаю Наде.
— Крепкий.
Он налил ей и себе. Долго размешивал ложечкой сахар, задумчиво смотрел в стакан.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— О том, как мы начнем нашу новую жизнь.
— Как же? Ну как?
— Не знаю. Через три дня кончается мой отпуск.
— Еще целая вечность. И вообще об этом не надо думать. Наша новая жизнь уже началась.
— А мне жалко твоего Федора.
— Он уже не мой. Жалость губит людей. И тех, кого жалеют, и тех, кто жалеет. Из жалости живут с нелюбимыми, из жалости не увольняют с работы плохих работников, из жалости выпускают на волю преступников и убийц.
— Все-таки. Мы вчера исчезли неожиданно.
— Неожиданно для него. Самое отвратительное то, что он даже не догадывается. Я уверена, что он уже позвонил в институт Склифосовского, раз десять справлялся по всем таксомоторным паркам, не произошло ли ночью аварии с машиной, на которой ехали молодая женщина и мужчина. Наверняка подробно описал мою наружность и в чем я была одета, и твои приметы сообщил. А то, что ясно малому ребенку и что есть на самом деле, ему и в голову не пришло. Думаешь, наговариваю на него? Нет. Сейчас проверим. Я сама позвоню домой.
ebooksa