— Если ты не будешь осторожен, Иван, то наверняка лопнешь от всей своей уверенности во мне.
Его сухое выражение лица показывало, что он вовсе не был близок к тому, чтобы лопнуть.
— Сейчас январь.
— И?
— Когда мы были в Аспене в прошлом году, ты жаловалась на холод. Было минус сорок.
— Только эскимос может подумать, что сорок градусов это не холодно, — убежденно возразила я. — Как бы то ни было, я не настолько деликатна. Я могу справиться с небольшой простудой.
Это было самое худшее время в мире для того, чтобы сильный ветер поднялся и направил холодный фронт с Атлантики. Я боролась с дрожью — хотя, конечно, Иван это заметил.
Он снял пиджак, накинул его мне на плечи и заправил прядь светлых волос за ухо.
— На сегодняшний день тебе двадцать. Ты больше не нуждаешься, чтобы твой отец держал тебя за руку.
Его замечание задело меня, но я не думала, что прошу многого. Я просто не хотела сидеть перед елкой только с ним и нашим поваром Борей, которым за это платили. Не хотела чувствовать себя балериной в музыкальной шкатулке на моем комоде, кружащей в изнурительном и вечном пируэте только для того, чтобы угодить кому-то, кто бросил меня.
Отчасти дело было даже не в этом.
— Как насчет твоего завтрашнего свидания?
— Я не хочу идти, — сказала я, переводя взгляд с него на залив.
— Почему не хочешь?
Я поискала разумный ответ, но промолчала. Иван подумает, что я сошла с ума, если скажу ему правду.
— Твоему отцу нравится Картер.
— Возможно, тогда ему стоит с ним встречаться?
— Мила, — упрекнул он меня.
В течение многих лет папа намекал, что был бы счастлив, если бы Картер стал его зятем. Я была уверена, что это только потому, что его отец был деловым другом и известным адвокатом из аристократов. Как всегда, я уступила папиным настояниям, и вот уже полгода мы с Картером традиционно ухаживали друг за другом.
— Он задаст этот вопрос завтра, не так ли? — спросила я бесстрастно.