Темное искушение

Это было бы нелепо спрашивать, учитывая, что мы даже не были моногамны. Все, что нужно было сделать, это включить TMZ, чтобы узнать, с кем спал двадцатипятилетний плейбой Картер Кингстон. Но он поведет меня в «Гранде», в ресторан, известный своими предложениями руки и сердца. Я могла только предполагать, что его отец подтолкнул его к этой архаичной идее, так же как и мой.

Иван ничего не ответил, но его глаза сказали мне все, что нужно было знать.

Я кивнула, хотя в глубине души мысль о том, чтобы сказать «Да», зная, что я заставлю это слово слететь с моих губ, поймала меня в ловушку в стеклянной коробке, медленно истощающей кислород, и я билась о стены, задыхаясь, кашляя, умоляя о воздухе.

Я подавила это чувство.

— Картер все еще будет здесь, когда я вернусь.

Иван некоторое время молчал, прежде чем кинуть свою лучшую карту.

— Ты же знаешь, что твой отец этого не одобрит.

Я пожевала губу. В прошлом, когда я просилась у папы присоединиться в одну из его деловых поездок, он отказал. Но даже будучи ребенком, я заметила что-то в его глазах, искру, которая не могла сказать «Нет» громче, чем если бы он выкрикнул это слово. Мне никогда, никогда не разрешалось ступить в Россию, это было ясно.

— Я знаю, но сейчас его здесь нет, не так ли?

— Ты никуда не полетишь.

Я уставилась на него.

Иван иногда жаловался, но никогда не говорил мне, что я могу или не могу делать. Он всегда говорил: «Да, Мила. Конечно, Мила. Как пожелаешь, Мила». Ребячество. Это был одурманенный, владеющий мечом Уэстли в моих снах. Я хочу сказать, что он никогда не говорил: «Нет, Мила». Бьюсь об заклад, если бы я захотела ограбить банк, он был бы моим секундантом, без лишних вопросов. Естественно, он потом проболтается обо мне отцу, но все равно наденет на меня лыжную маску.

Подозрение, которое я так старательно подавляла, лопнуло, как воздушный шар, схватило мое сердце и скрутило. Что скрывал мой папа в России?

Еще одну семью?

Единственная возможная причина, по которой он мог скрывать от меня что-то подобное, заключалась в том, что он не хотел, чтобы я присутствовала в их жизни. И, в конце концов, в его тоже.

Je ne pleurerai pas. Tu ne pleureras pas. Nous ne pleurerons pas.[5]

Спряжения меня подвели, и единственная досадная слеза скатилась по щеке. Иван наклонил мой подбородок к своему и вытер его, мягкое прикосновение его большого пальца окутало меня теплом и удовлетворением. Что-то еще заполнило пространство между нами. Влечение. Немного электричества. В некоторые дни, когда я чувствовала себя особенно подавленной, это искрилось сильнее, чем обычно.

Никто из нас никогда не действовал в соответствии с этим.

Моим оправданием была гадалка, к которой я сходила, когда мне было четырнадцать. В том самом готическом возрасте я спросила ее, какова моя цель в жизни. Она нахмурилась, сидя за своим хрустальным шаром, а потом произнесла, что я найду мужчину, предназначенного мне, и что от него у меня перехватит дыхание. Это был общий ответ, который она, вероятно, говорила всем, но это прилипло ко мне, как клей.

Мое дыхание было нормальным рядом с Иваном.