Солнечная ночь

— Но только Гулико ты любишь еще сильней и хочешь быть всегда с ней, — прервала мать.

— Нет!

— Да!

— Гулико я люблю иначе. Гулико я полюбил сейчас, а тебя... Тебя я люблю давно.

— Да. Давно. Так давно, что уже забыл про это.

— Мама, — вдруг спросил я, — ты любила папу?

Мать закрыла глаза и ничего не ответила. Я понял,что сболтнул страшную глупость.

— Ты помнишь отца? — спросила она.

Я задумался. Отец... Неужели я не помню отца?.. Как же, среднего роста, красивый, с иссиня-черными волосами... Носил кожаное пальто и сапоги, иногда тупоносые туфли и узкие брюки... Был строг до чрезвычайности... Если у кого была к нему просьба, подсылали меня. Меня он обожал... Что еще? Больше ничего... Я закрываю глаза, хочу представить себе такого человека — моего отца... Ничего не вижу... Пустота, абсолютная, пугающая пустота... Значит, все это — с чужих слов, по рассказам других людей. Я ничего не помню и, как бы ни старался, не вспомню...

— Нет, мама, не помню... Думал, что помню...

— И фотокарточки его не видел?

— Нет.

Мать подошла к шкафу, открыла сумку, достала какую-то фотографию и положила передо мною. Я удивленно смотрел на старый, пожелтевший кусок картона, на котором был изображен голенький, весело улыбающийся годовалый малыш, лежащий на медвежьей шкуре.

— Кто это?

— Твой отец.

— Что еще? — спросил я и почувствовал, как по моей коже побежали мурашки.

— Ничего. Это твой отец, а я — твоя мать.

Я подошел к матери, прильнул головой к ее груди и заплакал. Она стояла молча, не успокаивая меня.

— Прости меня, мама. Прости за боль, которую мы тебе причинили — и я, и мой отец... Я все сделаю ради тебя, все, что ты пожелаешь... Хочешь, убью человека, хочешь, забуду Гулико, хочешь, застрелюсь... Только прости меня, прости...

Мать нежно гладила меня по голове и молчала. Потом, словно очнувшись, она тихо заговорила: