Басима машет рукой и отстаёт. Она быстро сдаётся в спорах со мной.
— Тебя не переговоришь, балабол…
На следующий день выясняется, что с Нюркой Краёвой вчера разругались ещё пятеро. Видать, не во всех семьях есть энергичные бабки и тётки. Дальше — больше. Её слегка оттаскали за волосы в нашем магазинчике. Не повезло очутиться в компании старших родственниц моей команды. И как-то раз сам вижу, с каким лицом ей бросают на прилавок затребованные товары. Даже не думал, что та самая брюнетистая продавщица, которая с тёплым сочувствием отнеслась ко мне в первый раз, способна разговаривать через губу. Тётю Лену всегда держал за очень приветливого человека. Прямо тётушка Аксал из Королевства Кривых Зеркал. И тут на тебе! Фокус-покус-чирвирокус и улыбчивая симпатичная дама превращается в злобную мегеру.
Тётку Нюру все село принимается травить с какой-то готовностью. Догадываюсь, что не только в нас дело. Видать, раньше себя проявляла, только повода не давала, как-то выкручивалась. И с нами бы выкрутилась, если бы я эти пятьсот рублей взял. Но не взял, и её попытки что-то объяснить выглядят жалким оправданием. Мало кому хочется вдаваться в подробности. Работа сделана? Сделана! Оплачена? Нет! Всё остальное — от лукавого. Обворовала детей — такое клеймо ей поставили.
Через три дня.
Уже остывшие от той истории и в результате купания, наслаждаемся отдыхом на пляжике. Тяжёлая тренировка позади.
— Моя бабка ходила смотреть, как мы пропололи. Хвалила нас, — рассказывает Федя из второго отделения.
— И моя! Моя мама тоже смотрела! — Галдят остальные.
— Во, парни! — Показываю большой палец. — Это называется реклама! Теперь всё село к нам повалит, все знают, что мы чисто работаем.
Сам думаю, что брать теперь деньги от тётки Нюры нельзя ни под каким видом. Рискуем обелить эту стерву. Всё село будет разочаровано. Поэтому нельзя, даже если пять или десять тысяч предложит. Нет, пусть живёт проклятьем заклеймённой.
Делюсь своими мыслями с друзьями. Многие не понимают, приходится давить авторитетом.
— Репутация, парни! — Силюсь объяснить. — Она стоит намного дороже. Даже не так. Её ни за какие деньги не купишь. Именно это она захочет сделать. Не заплатить нам за работу, а вернуть репутацию, понимаете? А это стоит намного дороже. Намного!
— Сколько? — Валерика интересует только конкретика.
— Я бы на её месте и десяти тысяч не пожалел. И даже больше, — сказав, понимаю, что не то говорю, но правильные слова найти трудно. — Дело не только в этом. Если мы возьмём от неё деньги, тем самым предадим всё село. Односельчане за нас заступились, а мы их предадим.
Кажется, выруливаю на правильную дорогу. Сельчане натурально не требуют от Краёвой нам заплатить, они её чихвостят за то, что она детей обворовала. Если мы деньги возьмём, то получится, что нет, не обворовала. Немножко задержалась с оплатой и всё.
— Она ведь не только нас обманула. Никто бы нас не слушал, если бы она много кого до этого не обманывала. Пусть по мелочи. Понимаете? Мы как бы с остальными в одном строю встали. Возьмём деньги — предадим остальных обманутых. Мы же перестанем ими быть, если нам плату отдадут, правильно?
Поднимаю голову, сажусь, чтобы всех видеть.
— Поэтому никто из вас деньги от неё не возьмёт. Делайте, что хотите. Убегайте от неё, из рогатки отбивайтесь, родителей предупредите. Если она от жадности с ума не сошла, она по всему селу за нами гоняться будет, чтобы эти жалкие полторы тысячи отдать.
Гордости и достоинству тоже надо учить. И случившееся даёт к тому отличный повод.
— Всё-таки жалко, что денег не получили, — кручинится Валерик.