Жертва 2117

22
18
20
22
24
26
28
30

– Да, – сказал Асад. – Я заметил это.

Уличная картина ожила. Полицейские и солдаты в полном боевом снаряжении бросились к телу Галиба и мальчику, который обнимал его. Тяжело было смотреть, как его оттаскивают от отца и уводят. Ведь он ничего не сделал.

Тут Асад услышал топот сапог с другой стороны и увидел подходивших саперов с их оборудованием и в защитных костюмах для разминирования.

Эти люди пришли спасать Марву, Неллу и Ронью. Асад больше не мог сдерживать своих чувств. Все напряжение и весь ужас, которые накачали его тело адреналином и мобилизовали его защитные механизмы вместе с колоссальной агрессивностью, в эту секунду взорвались в нем с такой силой, что руки опустились, а сам он упал на колени. Умершие, живые, брошенные, вроде этого мальчика, который только что потерял своего отца, каким бы отвратительным тот ни был, – все это и еще сознание того, как близко он был к тому, чтобы потерять своих близких, стало толчком, и Асад разрыдался так, как не рыдал никогда в жизни.

Тем временем специалисты по разминированию с риском для собственной жизни усиленно работали, чтобы к нему вернулись его родные.

Асад поднял руки к небу и произнес краткую молитву. Он благодарил Бога и обещал, что с этого момента он будет тем человеком, каким его хотели видеть родители. По отношению к себе и ко всем тем, кто его окружает.

Немного позже, когда саперы закончат свою работу, он поедет с родными в больницу и будет присматривать за тем, чтобы они получили достойное лечение и заботу, как это требовалось в их нынешнем тяжелом состоянии.

Потом Асад повернулся к Хоану Айгуадэру, который неподвижно сидел в коляске.

– Прости, Хоан, я задумался.

Хоан попробовал кивнуть. Уж кто-кто, а он точно понимает это лучше других.

Асад положил ему руку на плечо.

Тут Хоан что-то сказал, чуть громче, чем раньше, может быть, действие лекарства понемногу стало ослабевать.

Асад наклонился к нему и попросил повторить.

– Как ее звали?

– Кого звали, Хоан?

– Жертву двадцать один семнадцать.

Асад закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Она очень много значила и для тебя тоже, правда, Хоан?

– Она стала много значить, да.

– Ее звали Лели.