– Да, – сказал Асад. – Я заметил это.
Уличная картина ожила. Полицейские и солдаты в полном боевом снаряжении бросились к телу Галиба и мальчику, который обнимал его. Тяжело было смотреть, как его оттаскивают от отца и уводят. Ведь он ничего не сделал.
Тут Асад услышал топот сапог с другой стороны и увидел подходивших саперов с их оборудованием и в защитных костюмах для разминирования.
Эти люди пришли спасать Марву, Неллу и Ронью. Асад больше не мог сдерживать своих чувств. Все напряжение и весь ужас, которые накачали его тело адреналином и мобилизовали его защитные механизмы вместе с колоссальной агрессивностью, в эту секунду взорвались в нем с такой силой, что руки опустились, а сам он упал на колени. Умершие, живые, брошенные, вроде этого мальчика, который только что потерял своего отца, каким бы отвратительным тот ни был, – все это и еще сознание того, как близко он был к тому, чтобы потерять своих близких, стало толчком, и Асад разрыдался так, как не рыдал никогда в жизни.
Тем временем специалисты по разминированию с риском для собственной жизни усиленно работали, чтобы к нему вернулись его родные.
Асад поднял руки к небу и произнес краткую молитву. Он благодарил Бога и обещал, что с этого момента он будет тем человеком, каким его хотели видеть родители. По отношению к себе и ко всем тем, кто его окружает.
Немного позже, когда саперы закончат свою работу, он поедет с родными в больницу и будет присматривать за тем, чтобы они получили достойное лечение и заботу, как это требовалось в их нынешнем тяжелом состоянии.
Потом Асад повернулся к Хоану Айгуадэру, который неподвижно сидел в коляске.
– Прости, Хоан, я задумался.
Хоан попробовал кивнуть. Уж кто-кто, а он точно понимает это лучше других.
Асад положил ему руку на плечо.
Тут Хоан что-то сказал, чуть громче, чем раньше, может быть, действие лекарства понемногу стало ослабевать.
Асад наклонился к нему и попросил повторить.
– Как ее звали?
– Кого звали, Хоан?
– Жертву двадцать один семнадцать.
Асад закрыл глаза и глубоко вздохнул.
– Она очень много значила и для тебя тоже, правда, Хоан?
– Она стала много значить, да.
– Ее звали Лели.