Рений перекатился на спину, грудь его едва поднималась. Теперь он выглядел тем, кем и был, – старым деревянным истуканом, высохшим и сделавшимся ломким под римским солнцем.
Поймав взгляд Марка, он попытался встать, дрожа от слабости.
Поднявшаяся было ярость закипеть не успела – чья-то рука легла Марку на плечо.
Рядом, с потемневшим от гнева лицом, стоял Тубрук.
– Успокойся, парень! Больше никаких поединков. Я послал за Луцием и за лекарем матери Гая.
– Ты видел? – спросил, запинаясь, Марк.
Тубрук сжал его плечо.
– Только самый конец. Я надеялся, что ты его убьешь, – мрачно сказал он и, бросив взгляд на истекающего кровью Рения, повернулся к незнакомцу.
– Кто ты, старец? Вор? Это частное владение.
Старик медленно выпрямился и посмотрел Тубруку в глаза.
– Просто странник, скиталец.
– Он умрет? – вмешался Марк.
– Думаю, не сегодня, – ответил старик. – Теперь, когда я здесь, это было бы невежливо – разве я не гость в доме?
Марк растерянно моргнул, обыденное звучание этих слов никак не совмещалось с бурлящей круговертью боли и гнева внутри.
– Я даже не знаю, как тебя зовут, – сказал он.
– Я – Кабера, – тихо ответил старик. – А теперь успокойся. Я помогу вам.
Из забытья Гая вырвали сердитые голоса. Голова гудела, по всему телу разливалась слабость. Ниже пояса накатывала волнами боль, отдаваясь пульсирующим эхом в самых чувствительных точках. Во рту пересохло, он не мог ни говорить, ни даже держать открытыми глаза. Тьма ждала, мягкая и красная, и он, еще неготовый сознательно бороться за жизнь, попытался вернуться в нее.
– Я удалил поврежденный придаток и сшил разорванные сосуды. У парня большая потеря крови, и на выздоровление понадобится время, но он молод и силен.
Голос незнакомый – какой-то лекарь из поместья? Гай не знал, да и не хотел знать. Если он не умрет, то остальное не важно – пусть оставят в покое и дадут поправиться.
– Лекарь моей жены говорит, что ты самозванец. – Неуступчивый голос отца.