Я сам устал от этой жизни, распространяющей мою болезнь на всех, кто бы ко мне ни прикоснулся. Проходили недели. Тянулись дни. Минуты растворялись в пустоте часов. Но ни черта не менялось — мои раны оставались распоротыми.
— Хочешь добавить на альбом ещё песен? — спросил Ксавьер, рассматривая разбросанные листы с текстами. Я отрицательно мотнул головой. Он не заметил. — Думал, вы утвердили список.
— Утвердили. Это моё. — Он только то ли иронично, то ли саркастично промычал в ответ и, вытащив из общей горы бумажного мусора перечёркнутый вдоль и поперёк листок, начал зачитывать написанное. — Это не баллада, не делай из меня… да плевать.
«…на полпути врубаешь красный
Визг тормозов, и вновь строишь глазки…»
«Я умирал и видел в красках,
Как чёрное солнце вдруг погасло.
Я засыпал в твоих лживых ласках,
Сказках о том, что любовь…»
— Ясно, — Ксавьер скомкал бумагу и, швырнув в угол, вышел в коридор.
— Ты куда? — спросил я, когда он уже застегнул куртку и натянул шапку.
— В Бохум, — последовал короткий ответ и хлопок входной дверью.
— Да брось! — прокричал ему вслед. Он остановился перед машиной и засмеялся.
— Знаешь в чём твоя проблема? — Я утвердительно кивнул.
38
Синее утро понедельника. Четвёртое февраля. «Flughafen Düsseldorf». Я устал от аэропортов, от чемоданов, от этих вечно куда-то спешащих лиц, от залов ожидания, от ожидания. Обычный досмотр затянулся дольше обычного, потому что работнику службы безопасности не понравились мои покрытые синяками и ссадинами костяшки пальцев и небритая физиономия. Ксавьер психует, точно капризная истеричная девица, а я объясняю скептически настроенной охране, что две недели подряд осваивал азы кикбоксинга. Службу безопасности всё равно что-то смущает, и меня просят разуться. Снимаю ботинки. Прощупав, просканировав и тщательно осмотрев всю мою одежду, нам, наконец, дают «зелёный свет». Спешим на посадку, которая вот-вот закончится. Ксавьер продолжает действовать на нервы своими занудливыми нравоучительными речами, как будто бы мы опаздываем лишь по моей вине, мол, побрейся я дома, не был бы похож на исламского террариста-шахида. Я уже несколько раз успел пожалеть о том, что согласился полететь с ним в Нью-Йорк на встречу с Sony. Вернее, встреча-то у него, я лечу «развеяться». Однако предчувствие кричит об обратном.
Вылетаем в десять двадцать пять. Больше восьми часов полёта, и приземляемся в JFK в двенадцать сорок пять. Разница во времени давит на сознание. Я хочу спать, но в Америке ещё полдень. Морозно. Солнце слепит, отражаясь отовсюду: от вод Ист-Ривер, от белого снега, от бесчисленных окон-зеркал небоскрёбов. Такси везёт нас на Манхэттен, в Мидтаун. Офис Sony — на Мэдисон Авеню у одноимённого парка, поэтому наш отель рядом — в десяти минутах вверх по Бродвею до Седьмой Авеню.
Город кишит автомобилями, жёлтыми такси и общественным транспортом, отчего улицы кажутся ещё более узкими, чем в Париже. После тишины в самолёте, стоящий тут гул долбит по барабанным перепонкам своей переломанной полиритмией. Откуда-то, разрезая ледяной воздух тонкой нитью, струится тёплый запах фастфуда. По обе стороны дороги мелькают коричневые высотки, американские флаги и стеклянные витрины фешенебельных бутиков. Мы проезжаем мимо Эмпайр-стейт-билдинг и останавливаемся перед одним из этих «скопированных с самих себя» зданий, над козырьком которого шесть величественных колон упираются в бетонную плиту с буквами «HOTEL PENNSYLVANIA». Заполнив бумаги, поднимаемся в номер.
Я чувствовал себя обессиленным и совершенно измотанным. Ксавьер же, приняв душ, светился бодростью и приподнятым настроением. Ещё бы. Весь полёт он проспал, я — нет. И в отличие от него, я выехал из дома в раненый час, доехав до Бохума поездом. А потом мы взяли такси, и через пятьдесят минут уже были в Дюссельдорфе. Он переоделся и ушёл в офис Sony. Я лёг спать.
39
ebooksa