Atem. Том 1

44

К началу марта работа над нашим десятым студийным альбомом была официально завершена. Мы долго ломали голову над его названием, а потом, как-то засидевшись в студии допоздна, идея сама выскочила из полумрака комнаты. «Монстр!» — предложил Рене, и я подумал, что это слово как нельзя лучше описывало всё то, что скрывалось за строками и мелодиями всех наших песен. Следующим этапом был выбор обложки. Но это оказалось ещё сложнее, чем мы думали. С ним мы протянули до конца месяца. А потом всё произошло в одночасье. Было солнечное воскресенье, двадцать третье марта. Пасха. Брат с женой, племянником и мамой приехали в гости. За ними следом — отец. Чуть позже на пороге появился Ксавьер с корзинкой яиц. К полудню в кухне для всех гостей не хватало места. И мы спустили с чердака обеденный стол, поставив его на заднем дворе на уже зеленеющей лужайке. Лео и Хаген подоспели точно к праздничному обеду. Отец, Ксавьер и Тони жарили барбекю. Мама и Моника расставляли по столу фрукты и овощи, что я пол-утра нарезал и шинковал. Маркус, пытаясь поймать соседского кота, носился вокруг деревьев с жуткими воплями. Том и Рене выносили гитары, комбики и усилители из студии на нашу заранее возведённую импровизированную сцену. Я распевался, Лео отстраивал барабаны, Хаген — свою гитару. А песню спустя, услышав музыку, к нам присоединились Эберты. Первое живое исполнение нашего альбома можно было считать «успешно состоявшимся».

— Слушай, мне понравилось! — первым вскрикнул Йенс.

— Да, не дурно! — рассмеялся брат.

— Если вы не определитесь с обложкой, я выберу на своё усмотрение. — Подошёл Ксавьер с тарелкой сосисок. — Держи, — протянул он Лео. — Вы с Хагеном что думаете? Я говорю, раз назвали «Монстром», так давайте что-то такое в духе Данте и нарисуем: круги ада и…

— Я предлагал какую-нибудь девицу с ножом и в крови. Но он, — толкнул он меня в плечо, — назвал это «безвкусным и пошлым». Пф!

— Оставь девиц в покое! — засмеялся Том. — Я тоже считаю это заурядным.

— Рене? — обратился к тому, хрустящему яблоком, Ксавьер.

— Можете нарисовать на моей лысине злые глазки, а к ушам приклеить клешни краба — вот вам и монстр!

— Это не монстр, а опухшее яйцо! — Том и Лео залились смехом. — С подобными идеями к нему. — Принялись они трепать Хагена за макушку.

— Ты видишь, с кем мне приходится работать? — засмеялся и я.

— Штэф, в ближайшие дни нужно всё утвердить. Месяц тянете. — Я лишь развёл руками.

— Йенс?

— А? — оторвался он от стакана с соком.

— Выручай, — похлопал его по плечу Рене.

— Милая! — позвал он Кристину, беседующую с Моникой и мамой. — Чтобы ты нарисовала на обложке альбома под названием «Монстр»?

— Что-то, что никто не ожидает увидеть! — прокричала она в ответ. И мы перевели взгляды на сражающихся на палках отца и Маркуса, озвучивающего каждый удар своим детским злобным писком.

На следующий день родители и семейство брата разъехались по домам. И уже во вторник утром в студии Мюнхена состоялась фотосессия Маркуса. Маленький ребёнок со взглядом серийного убийцы на обложке действительно смотрелся жутковато. С этого момента, альбом был готов на все сто процентов, и лейбл занялся промоушеном. Мы стали выступать на различных радиостанциях, курсируя между городами страны, давать интервью печатным и интернет журналам. Последовала череда фотосессий. Через пару недель должно было состояться выступление вместе с симфоническим оркестром Брауншвейга. В событии подобного масштаба мы принимаем участие впервые.

Параллельно с работой группы, я, Ксавьер и присоединившийся к нам Том, решили записать пару каверов для нашего с Майером сайд-проекта. В перспективе — снять клип и отыграть несколько шоу. Дел хватало на то, чтобы я не забивал голову разной чепухой. Я постоянно проводил время в разъездах: съёмки, интервью, студия дома, студия в Бохуме, студия в Берлине. Болезненно завершившиеся отношения, наконец, спустя почти полгода, закончились и для меня. Однако сейчас даже невинное общение с женщинами вызывало во мне вспышки ярости и гнева. Я ненавидел весь их сучий пол. Ей-богу, если бы не секс, нам и общаться было бы не о чем.

Как-то мне приснился сон, в котором этот герр Хюттер (что беседовал с Жюльет) и Эли были вместе. Мне снилось, будто я встретил их в Берлине. Его орлиный нос, зализанные чёрные волосы и словно смеющиеся надо мной зелёные глаза, поблёскивающие за тонкими стёклами очков, остро вонзились в мою память. Если бы он оказался любовником Эли, мне было бы проще её ненавидеть. Хотя бы ненавидеть. И, быть может, воспоминания перестали бы преследовать меня невидимыми фантомами. Несмотря на погожий апрель, он и в сравнение не шёл с нашей осенью. В тех серых днях было столько света, которого и не заменила бы вся яркость этого весеннего солнца. Дни становились длиннее и вслед за ними, казалось, моя жизнь тоже. Вот именно «казалось». В следующую среду мой день рождения. Но ни праздничного настроения, ни желания созывать гостей у меня нет. Впрочем, несмотря ни на что, собрать близких придётся. Этот протест чувств обычно рассеивается сразу же, как только я оказываюсь в кругу друзей и семьи. На удивление разорванные отношения с Эли, каким-то образом повлияли на мои отношения с друзьями, связав их прочнее, сделав теплее, особенно с Ксавьером. Я и представить не мог, что однажды мы с ним создадим собственную группу.