— Может, сегодня там встретимся? — спросил я, решив, что за сослагательным наклонением скрывалась готовность принять моё предложение.
Обхватив губами пластмассовую соломинку и неторопливо потягивая сок, она свела брови и хмуро посмотрела на меня, не спеша с ответом. А затем, уже который раз подряд, её тело и сознание приняли разные решения: тело пожало плечами, разум же заставил её произнести, что это «не самая хорошая идея».
Вот именно о подобном я надеялся прочитать тогда в её дневнике. Хотя я вовсе не считаю женщин вконец нелогичными созданиями. Разница состоит в скорости, с которой мы делаем логический вывод из ситуации или даём логичный ответ или поступаем логично.
Что касается Дэни, что-то явно было не так с её весами, оценивающими реальность, раз чаши никак не могли найти равновесие. Что-то вызывало дисбаланс. Полагаю, это «что-то» было той же самой причиной, таившейся за Краеугольным Вопросом.
Задумавшись над этим, я упустил из виду появление профессора и его приветственной реплики. Уверен слово «умы» прозвучало и в этот раз, так как сейчас он вновь открывал лекцию афоризмом одного из «великих»: «Публика любит, чтобы с нею обходились как с женщинами, которым говори лишь то, что им приятно слышать».
— Штэф! — укоризненно толкнула меня Дэниэль, из-за слишком громкого смешка, тотчас же вырвавшегося из меня, после произнесённых профессором слов Гёте.
Открыв свой сок и засунув трубочку в рот, я в очередной раз попытался сохранить серьёзность лица, как хотела того Дэниэль. А профессор, как и в прошлый раз, ожидал услышать предположение, о чём именно сегодня пойдёт разговор от своих «светлых умов». Получив «нужные» ответы, он занял место за кафедрой и, раскрыв книгу, принялся зачитывать «Фауста»:
«Мне угождать толпе, хоть и не новый труд,
Но все ж меня берёт невольное сомненье:
Прекрасного они, конечно, не поймут…».
Никак не объяснив только что зачитанное, он раскрыл другую книгу:
— А теперь, Фридрих Ницше: «…Заратустра снова посмотрел на народ и умолк. «Вот стоят они, говорил он в сердце своем, — вот смеются они: они не понимают меня, мои речи не для этих ушей…» Несмотря, на весьма категоричный отзыв Ницше о «Фаусте»: «Фауст» трагедия познания? В самом деле? Я «смеюсь» над Фаустом», — повысив голос, процитировал он Ницше и продолжил: — они оба начинают свои произведения с главного вопроса: готов ли читатель услышать их? Именно это, дорогие мои, и является камнем преткновения всей литературы. Именно об этом мы побеседуем с вами.
И после этого я словно провалился, выпав из прозаичной реальности на липкую паутину собственных мыслей, сотканную из новоявленных проблем. Нет, на самом деле, нет никаких проблем. Я сам их и выдумал, чтобы занять себя. И сам же придумал эту игру. И сам же попался на собственный крючок.
— «…Какой-нибудь Гёте, какой-нибудь Шекспир ни минуты не могли бы дышать в этой атмосфере чудовищной страсти и высоты, Данте в сравнении с Заратустрой есть только верующий, а не тот, кто создаёт впервые истину…» — подытоживал профессор то ли какую-то определённую часть своего рассказа, то ли всю лекцию целиком.
Впрочем, я успешно прослушал и одно, и другое, прямо как в былые времена.
23
Когда твой мозг занят размышлениями о мнимых проблемах, довольно сложно сконцентрироваться на фактических. «Убавить басы, добавить клавиши — нет, снова не то», — уже несколько часов подряд ломал я голову над элементарной задачей, которая сейчас давалась с неимоверным трудом. Отдельно трек звучит гармонично, но совместно с остальными композициями — как бельмо на глазу. Дожил… не получается свести альбом гаражной группы.
— По-моему, ты засиделся, — похлопал меня по плечу подкравшийся откуда ни возьмись Ксавьер, и положил рядом с пультом мой телефон. — Ты время видел? Девять часов, — не дожидаясь ответа, сказал он. — Мы договаривались на восемь, а ты всё ещё в студии торчишь.
— Ни черта не получается, — сдался я, уступив место Ксавьеру, и откатился на стуле от кучи кнопок и мониторов, уже расплывающихся в глазах. — Попробуй ты.
Майер выдохнул с недовольным хрипом, но всё же уселся за пульт, и спустя двадцать минут заключил: «Знаешь, если полируешь алмаз — получаешь бриллиант. Это же…» — сморщился он, точно надкусив самый кислый лимон из всех возможных. — «Это лучше оставить так, как ты сделал. Ничего путного из этого больше не выйдет. Выключай всё и поехали».