— Да, ты прав. Что-то ничего не клеится… И, очевидно, звуки шлепков резины, в добавление к этому, отымевшему мои уши, музыкальному шлаку, станут максимумом интима, на который я сегодня могу рассчитывать.
— Заодно и об этом поговорим. Иди за вещами, я закрою студию.
Проиграв в баскетбол часа три подряд, я вновь словно вырвался из гнетущей реальности, на этот раз во что-то до безобразия беззаботное, не обременённое тягостными думами.
— Расскажешь, что там у тебя происходит? — тяжело дыша, обратился ко мне Ксавьер, сию секунду вернув обратно на землю.
Мы шли по окольцовывающей площадку беговой дорожке, пытаясь восстановить дыхание после небольшого скоростного спринта.
— Не знаю, с чего начать… — почесал я затылок, уже пожалев о решении излить свои проблемы на Ксавьера. — У тебя бывает такое, что ситуация доходит до точки, когда ты просто начинаешь неустанно твердить себе, бубня под нос: «Это неправильно, это неправильно, это неправильно». И всё равно продолжаешь поступать так, что фраза «это неправильно» перестаёт монотонно звучать в голове, а начинает визжать сиреной?
Майер усмехнулся и, сбегав за валявшимся под кольцом мячом и скептически посмотрев на меня, принялся набивать мяч о влажную искрившуюся в свете фонарей дорожку.
— Да, периодически бывает. Тогда мой второй «я», чтобы успокоить моего первого «я», говорит ему какую-нибудь банальную чушь вроде «А что вообще в этом мире нормально?» или «Кто определяет границы нормальности?». Мой первый «я» довольно быстро соглашается с приведёнными доводами, а затем они на пару смеются. Слушай, я так понимаю, речь сейчас о той девчонке? — Я кивнул и описал события с самого начала, с дождливого вечера седьмого сентября. — Ты занимаешься онанизмом, — сказал Ксавьер, по-прежнему продолжая набивать мяч и ведя его следом, — онанизмом, во всех смыслах этого слова. Я давно руководствуюсь иными принципами. Ты же загнал себя в клетку смиреной строгости. Пользы от этого — ноль, зато минусов — хоть отбавляй. На что ты надеешься? На неведомую силу, которая лишь в математике даёт плюс от подобного умножения? В действительности, ты получишь десятки, а то и сотни более мелких проблем. Штэф, относись к жизни проще и не придумывай игр, с бесконечным числом условных правил. Не вижу смысла заниматься тем, что не приносит счастья. А счастье, оно… ну знаешь… — рассмеялся он, — счастье должно окрылять. Счастье должно делать из тебя парящего над горами орла, а не гадящего на припаркованные автомобили голубя.
— Так значит ты орёл? — усмехнулся я и, выбив из его рук мяч, принялся набивать сам.
— Гордый и беспечный, — иронично уточнил он, улыбнувшись. — В субботу вечером у GUN вечеринка. Тебе не помешает развеяться…
— Вечеринка в честь повышения? — перебил я, догадываясь о её причинах.
— И закрытия подразделения здесь. — Не найдя в данном поводе ничего «праздничного», я косо посмотрел на Ксавьера. — Всё равно тут у Sony есть лейбл крупней… — начал было объяснять он.
— Только это рэп-лейбл.
— Штэф, что ты докопался?! Я хотел предложить сыграть вместе что-нибудь. Я постучу, а ты пой. А в воскресенье махнём в Бохум. Время браться за дело и начинать планировать выход альбома.
24
«Время браться за дело», — вспомнив про ещё один не сведённый альбом, прозвучал голос Майера в моём едва проснувшемся сознании.
Засев в студии, в комнате больше похожей на бункер, я таки «взялся за дело», за которым полностью потерял счёт времени, потерял способность что-либо чувствовать: будь то голод или жажда. Я превратился в робото-машину, исправно и бесперебойно выполняющую давно прописанную программу из монотонных команд.
— Привет, — появился какой-то чрезмерно жизнерадостный Тони и, взяв несколько подушек, разбросанных по углам комнаты, уселся на полу возле меня. — Штэфан, а что там с оборудованием? — не дожидаясь моей ответной реплики, спросил как бы между прочим, насвистывая себе под нос в унисон играющую из колонок незамысловатую мелодию ритм партии.
— С оборудованием? — оторвался я от монитора и в непонимании уставился на Тони, пытаясь сообразить, о чём предательски забыл мой мозг.
— Да не парься, я сам могу заехать забрать, раз ты забыл. Первая репетиция только через час, — расплылся он в довольной ухмылке, отчего у меня закралось невольное подозрение, ограничивается ли его наркомания лишь кофе с сигаретами, — время есть.