Сокровище Родины

— Нет, дядя Андрей, — тихо проговорила она, — мне нечего ждать в будущем; единственно, на что я могла рассчитывать, — на удачу на сцене, если б у меня был талант; а я сама вижу, нет у меня таланта… какая я актриса!..

На это Козодавлев-Рощинин не мог ничего ответить. Он не мог лгать. Актриса она была плохая, и сегодняшний вечер окончательно доказал это. Она выступила сегодня в ответственной роли Дездемоны и играла совсем бездарно. Против этого ничего нельзя было сказать.

IX

На другой день рано утром — Козодавлев-Рощинин ещё спал — в дверь его постучали… Он вскочил, накинул на себя халат и отпер дверь.

— Там вас спрашивают, — довольно бесцеремонно заявил ему заспанный номерной, не стесняясь с таким постояльцем, как актёр, и почёсываясь.

— Кто спрашивает? — засуетился Козодавлев-Рощинин. — Из театра?

— Может, и из театра, я почём знаю! — проворчал номерной, повернулся в коридор, сказав туда: — Идите, здесь, — и, оставив дверь отворённою, удалился, найдя, вероятно, что исполнил свои обязанности.

В сумерках тёмного коридора обрисовалась фигура, которую Козодавлев-Рощинин сейчас же узнал. Это был Галактион Корецкий.

— Ах, это вы! — произнёс Козодавлев-Рощинин и, во избежание неприятностей, которые могли произойти в гостинице, в случае если бы Корецкий и здесь набуянил, поспешил добавить: — Войдите.

Корецкий вошёл. Однако по его виду сразу можно было успокоиться, что сегодня он никакого буйства не произведёт. Он, видимо, выспался. Его лицо было помято, глаза он держал опущенными. Сегодня он был в смирном настроении.

— Вы меня извините, что я без галстука, — начал Козодавлев-Рощинин, запахивая халат, шаркая туфлями, надетыми на босую ногу, и принимая тот шутливо-насмешливый тон, с которым он обращался ко всем, за исключением только Манички, и то, впрочем, когда разговаривал с нею по душе. — Впрочем, я могу и приодеться, — вдруг решил он, отправляясь за ширмы, где стояла его кровать. — Садитесь, — сказал он из-за ширм Корецкому.

Он суетился и не знал, как ему быть со своим незваным гостем.

— Я уже сел, — спокойно ответил Корецкий.

Козодавлев-Рощинин выглянул и увидел, что Корецкий действительно сел, не ожидая к тому приглашения.

«Нет, оставлять его там одного нельзя», — решил комик.

Хотя все его драгоценности, то есть часы, запонки и серебряный портсигар (подношения от публики), были тут, за ширмами, на ночном столике, а там, в комнате, лежали на столе только тетрадки ролей, всё-таки Козодавлеву-Рощинину показалось опасным оставлять Корецкого одного и он вышел к нему снова, как был, в халате и в туфлях на босую ногу.

— Знаете ли, что вы сделали вчера, господин хороший? — спросил комик, опустившись на стул против Корецкого.

Тот помотал головой и ответил:

— Не знаю, а что?

— Вы наскандалили вчера в храме искусства…