Я попытался было объяснить — как мог — своё желание провожатому. Он серьёзно выслушал меня, кивнул головою, посоветовался со своими, развязал мне руки и успокоился… Очевидно, он понял мою попытку в том смысле, что я прошу, чтобы меня развязали…
Я и за это остался благодарен.
Мы тронулись опять в путь после недолгого отдыха.
С развязанными руками идти мне стало гораздо легче.
Я бодро зашагал сначала, но мало-помалу ноги дали себя почувствовать. Прежде я шёл и не замечал их, теперь они словно отяжелели, и приходилось уже при каждом шаге сознавать усилие, необходимое, чтобы сделать его.
Я изо всех сил, однако, старался бодриться. Я понимал, что чем я окажусь сильнее и выносливее, тем лучшее вызову к себе отношение.
Я не знал, долго ли ещё придётся идти, и не мог соразмерить свои силы, но делать было нечего, и я шёл, напрягая все свои способности, чтобы делать это как можно лучше…
XI
Черномазые, видимо, привычные к ходьбе, спокойно шагали, выворачивая босые пятки.
Сначала мне казалось, что тяжесть в ногах у меня временная, проходящая, что стоит только перетерпеть её, и привыкнешь. Но чем больше передвигал я ногами, тем становилось труднее и мучительнее. В коленях начала ощущаться боль, ступни горели, во рту пересохло. Я боялся, однако, остановиться, потому что меня могли погнать насильно, ударить, побить…
Они сами шли, значит, и я должен был идти…
Жара стояла в воздухе, почва была накалена…
Этот день моего пленения был для меня целою вечностью: точно с незапамятных времён меня заставили идти, и я, как Агасфер, в течение столетия не знал покоя и отдыха.
Суставы начали ныть до того, что каждый шаг становился пыткою… И пытка эта продолжалась неумолимо и безжалостно.
Когда-нибудь и куда-нибудь мы должны же были, однако, прийти. Я утешал себя этим, но сильно сомневался, что выдержу до конца.
Минутами я готов был упасть: сил не было, но тут мне пришлось убедиться в выносливости и живучести человеческой природы. Несмотря на то, что сил у меня не было и я готов был упасть, я всё-таки шёл.
Один из черномазых приблизился ко мне и сунул мне в руку морской сухарь.
Сухарь был твёрд, как дерево, и пах керосином. Я попробовал грызть его — больше для развлечения, чем для утоления голода. Но когда я отгрыз, разжевал и проглотил первый кусок, я почувствовал, как мне хотелось есть…
И я с жадностью принялся за твёрдый, пахнувший керосином сухарь и съел его с удовольствием…
Солнце давно уже клонилось к западу и вдруг исчезло за высокими горами. Стало темно. В небе зажглись звёзды. Луна ещё не всходила…