32. Никодим (Быстрицкий): епархии – Орловская (1828–1839).
33. Николай (Доброхотов): епархии – Тамбовская (1841–1857).
34. Серафим (Глаголевский): епархии – Дмитровская (1799–1804), Вятская (1804–1805), Смоленская (1805–1812), Минская (1812–1814), Тверская (1814–1819), Московская (1819–1821), Новгородская и Санкт-Петербургская (1821–1843).
35. Смарагд (Крыжановский): епархии – Ревельская (1831–1833), Полоцкая (1833–1837), Могилевская (1837–1840), Харьковская (1840–1841), Астраханская (1841–1844), Орловская (1844–1858).
36. Феодотий (Озеров): епархии – Старорусская (1837–1842), Симбирская (1842–1858).
37. Филарет (Амфитеатров): епархии – Калужская (1819–1825), Рязанская (1825–1828), Казанская (1828–1836), Ярославская (1836–1837), Киевская (1837–1857).
38. Филарет (Дроздов): епархии – Ревельская (1817–1819), Тверская (1819–1820), Ярославская (1820–1821), Московская (1821–1867).
Очерк девятый. «Око Государево». Обер-прокуроры Святейшего Правительствующего Синода в эпоху императора Николая Павловича
25 января 1721 г. в России был принят «Регламент или Устав Духовной Коллегии», положивший начало новой организации Православной Церкви. Регламент утверждал, что Коллегия эта есть «Духовное Соборное Правительство, которое ‹…› имеет всякия Духовныя дела во Всероссийской Церкви управлять». В «Присяге членам Духовной Коллегии» всероссийский монарх именовался «крайним судьёй» Коллегии, которого её члены должны были исповедовать «с клятвою»[504].
Далее «Регламент» утверждал, что «Синод или Синедрион, совершеннейшее есть и лучшее, нежели единоличное правительство, наипаче же в Государстве Монаршеском, яковое есть Наше Российское». Причина того, почему Синод лучше патриаршего правления, излагалась максимально откровенно: «от соборнаго правления не опасатися отечеству мятежей и смущения, яковые происходят от единаго собственнаго правителя духовнаго. Ибо простой народ не ведает, како разнствует власть духовная от Самодержавной; но великою Высочайшаго Пастыря честию и славою удивляемый, помышляет, что таковый правитель есть то вторый Государь, Самодержцу равносильный, или и больши его, и что духовный чин есть другое и лучшее Государство. ‹…›. И когда услышится некая между оными распря, вси духовному паче, нежели мирскому правителю, аще и слепо и пребезумно согласуют, и за него поборствовати и бунтоватися дерзают, и льстят себе окаянныя, что они по Самом Бозе поборствуют, и руки своя не оскверняют, но освящают, аще бы и на кровопролитие устремилися»[505].
Как видим, в организации Синода («Духовной Коллегии») светская власть, утверждая суверенную самодостаточность, видела противодействие возможным в будущем каким-либо внутриполитическим нестроениям (бунтам и мятежам, которые находили бы себе оправдание в религии). 14 февраля 1721 г. Духовная коллегия, получившая название Святейшего Правительствующего Синода, была официально открыта. Церковь вступила в новую полосу исторического бытия, спустя некоторое время получив и государственного куратора за её делами – обер-прокурора Святейшего Синода: 11 мая 1722 г. увидел свет именной высочайший указ «О выборе в Обер-Прокуроры в Синоде из Офицеров». Указ был краток: «В Синод выбрать из офицеров доброго человека, кто б имел смелость и мог управление Синодского дела знать, и быть ему Обер-Прокурором и дать ему инструкцию, применяясь к инструкции Генерал-Прокурора (Сената. –
На протяжении XVIII в., однако, власть и влияние обер-прокуроров на церковные дела вовсе не была всеобъемлющей, а в царствование Анны Иоанновны эта должность оставалась вакантной в течение десяти лет. С 1740-х гг. значение обер-прокуроров постепенно усиливалось, хотя в целом было ограниченным, в зависимости от характера носителей этой должности и от степени их близости ко Двору. По остроумному высказыванию А. В. Карташёва, «никто из иерархов XVIII в. не подозревал даже, что “око Наше” со временем из отвлеченного принципа превратится в конкретную действительность»[508]. Доказательством этого служил и именной указ Екатерины II от 28 мая 1781 г., отдававший обер-прокурору заведывание всеми денежными расходами по Св. Синоду.
Показательно, что в XVIII в. должность обер-прокурора Св. Синода в подавляющем большинстве случаев занимали не «добрые офицеры», а гражданские чиновники, причём среди них встречались и лица, не только не отличавшиеся личным благочестием, но и являвшиеся агностиками (например, в 1763–1768 гг. – И. И. Мелиссино)[509]. В управление ходом синодальных дел они, как правило, не вмешивались, выдерживая общую политическую линию, проводившуюся тем или иным монархом в «церковном вопросе». Влиятельные иерархи имели большее значение, чем надзиравший за ними обер-прокурор. Не будет ошибкой сказать, что в определенной степени обер-прокуроры Св. Синода XVIII в. выполняли роль буфера в церковно-государственных отношениях. Возникавшее время от времени недовольство церковных иерархов направлялось тогда не на государственную власть, а против конкретного обер-прокурора. Верховная власть в разрешении этих противоречий выступала в роли третейского судьи. При Павле I произошел даже уникальный, единственный в истории Св. Синода случай, когда император через архиерея, архиепископа Амвросия (Подобедова), уполномочил Св. Синод самостоятельно избрать кандидата на должность обер-прокурора. Павел I назначил тогда Д. И. Хвостова.
Ситуация постепенно стала меняться с начала XIX в., в царствование Александра I. С того времени обер-прокуроры постепенно стали лично монополизировать всю информацию, поступавшую из епархиальных консисторий и, фактически, навязывая свои решения Св. Синоду. Начиная с А. А. Яковлева (1803 г.) отчеты императору представлял непосредственно (либо через статс-секретарей) обер-прокурор – личные доклады монарху членов Св. Синода, имевшие место ранее, прекратились. Связь между Св. Синодом и верховной властью стала проходить только через обер-прокурора. Особенно уменьшилось влияние Св. Синода в годы управления обер-прокуратурой князя А. Н. Голицына, стремившегося сосредоточить в своей канцелярии практически все дела церковного управления. Проведением реформы духовных училищ в 1808 г. князь А. Н. Голицын руководил лично, а образованная вскоре после этого 26 августа 1808 г. Комиссия духовных училищ подчинялась не непосредственно Св. Синоду, а обер-прокурору.
Манифестом 17 октября 1817 г. было объявлено о создании Министерства духовных дел и народного просвещения во главе с князем А. Н. Голицыным. Это означало, что церковное управление de facto подчинялось светскому ведомству. Дела Св. Синода, что вполне понятно, оказались в компетенции нового министерства. «Греко-российское исповедание» относилось к ведению первого отделения первого департамента Министерства и именовалось ведомством православного исповедания. Таким образом, возникшее в 1817 г. наименование стало официальным наименованием для Православной Российской Церкви. Директору департамента подчинялся и обер-прокурор, которым в том же 1817 г. стал князь П. С. Мещерский. Он руководил тогда секретарями консисторий в епархиях, прокурорами контор Св. Синода в Москве и в Грузии, начальником Комиссии духовных училищ.
Ведомство православного исповедания – как отделение Министерства – состояло из двух столов. В компетенцию первого входили: собрание «мемуаров» Св. Синода; административные доклады Св. Синода; Комиссия духовных училищ; переписка Св. Синода и комиссии; контакты с министерствами и ведомствами империи по делам церковного управления; связи с двумя конторами Св. Синода; попечение о православных в Польше, на православном Востоке и за границей вообще; и, наконец, заключение браков между православными и иноверцами. В компетенции второго стола значились дела присутствия Св. Синода (увольнение и назначение его членов); вызов епископов в Св. Синод; вопросы, касавшиеся духовенства и церквей С.-Петербурга и Москвы; увольнение и назначение обер-прокурора и его чиновников; вопросы, связанные с духовенством и чиновниками в епархиях.
Доклады, постановления и пожелания Св. Синода представлялись министру только через обер-прокурора. Министр имел право представлять императору доклады по делам церковного управления и судебным приговорам Св. Синода. Получалось, что обер-прокурор оказывался подчинен министру точно также, как обер-прокуроры Сената – генерал-прокурору (т. е. министру юстиции). В руках обер-прокурора было сосредоточено делопроизводство обоих столов. Князь А. Н. Голицын в представлении некоторых архиереев того времени оказался «местоблюстителем внешнего епископа» (т. е. императора). Двойное министерство просуществовало лишь до 1824 г. и, резко критикуемое большинством русских архиереев, недовольных умалением прав «первенствующей и господствующей в России Церкви», было упразднено[510]. Статус Св. Синода вновь вырос.
С тех пор неуклонно усиливались властные полномочия и авторитет должности обер-прокурора: они росли в направлении уравнивания прав обер-прокурора с правами министров и главноуправляющих отдельными ведомствами; «отвлечённый принцип», чем дальше, тем больше наполнялся смыслом, подразумеваемым петровской «Инструкцией обер-прокурору». «Стряпчей о делах государственных» в православной de jure империи, действительно, становился фигурой государственного значения. Особенно укрепились власть и влияние обер-прокуроров при С. Д. Нечаеве и, особенно, при графе Н. А. Протасове. Д. В. Поспеловский, описывая трагедию Русской Церкви в XX в. и пытавшийся определить «болевые точки» церковного бытия дореволюционного времени, подчёркивал, что «после века интеллектуальных и религиозных шатаний, задуманная Прокоповичем и Петром I синодальная система окончательно оформилась в эпоху Николая I как деспотическая диктатура гражданского чиновника – обер-прокурора над Синодом и духовенством вообще. Оба обер-прокурора этой эпохи – масон Нечаев (1833–1836) и генерал Н. А. Протасов, откровенно презирали епископат»[511].
Насколько данное утверждение было верным, мы рассмотрим по ходу настоящего исследования, сейчас же отметим лишь одно: резкую критику синодальной системы, названной
ebooksa