Показательно в этой связи, что и сами представители белого духовенства видели в Нечаеве своего заступника. Любопытный, хотя и частный, пример: вероятно, зная о приятельских отношениях с обер-прокурором А. С. Пушкина, в 1834 г. к нему обратился протодиакон Царскосельской придворной церкви Фёдор Лебедев, по воле императора за пьянство исключённый из придворного ведомства и переведённый, по предписанию Св. Синода, в свою (Смоленскую) епархию. Будучи немолодым и семейным человеком, отец Фёдор просил как милости быть оставленным в столичной епархии. «Смысл высочайшего повеления будет исполнен равно, ибо в нём ни слова не было сказано о том, чтоб на
В нашем случае представляет интерес не только и не столько обращение поэта к знакомому высокопоставленному чиновнику, некогда увлекавшемуся стихосложением, и даже не то, что просьба, изложенная в его письме, положительного разрешения не получила, но иное: проявление С. Д. Нечаевым заинтересованности в рассмотрении дела безвестного клирика. Учитывая, что обер-прокурор к тому времени уже зарекомендовал себя как жёсткий противник архиерейских злоупотреблений, его обращение к вопросу о пьющем протодиаконе выглядит достаточно симптоматично. Нечаев искренне желал облегчить положение рядовых священно– и церковнослужителей, улучшить их образовательный уровень. Ещё дореволюционные исследователи отмечали, что он «любил реформы» и за короткий сравнительно срок управления духовным ведомством сумел сделать достаточно много: при нём привели в порядок синодальный архив, составили хронологический указатель к именным указам и высочайшим повелениям, собрали выпущенные с начала XVIII в. и до 1832 г. законы и постановления, относившиеся к функционированию Св. Синода, стали обращать внимание на устройство консисторий и духовных правлений, учредили контроль подчинённых Св. Синоду мест и лиц в распоряжении денежными средствами духовного ведомства, приступили к подготовке воссоединения униатов с Православной Церковью, подчинив Комиссии духовных училищ униатские духовно-учебные заведения. Нечаеву принадлежала идея изменить устав духовных училищ «по указаниям опыта»[574].
Даже это перечисление сделанного и намеченного свидетельствует о том, что обер-прокурор не желал оставаться банальным наблюдателем за деятельностью Св. Синода. Особенно не могли простить иерархи С. Д. Нечаеву введения особого контроля и строгой финансовой отчётности в делах, равно как и стремления ограничить власть архиереев и дать больше силы консисториям, усилить меры к уничтожению замеченных им нравственных недостатков в жизни духовенства. Когда в духовное ведомство стали приходить «жандармские доносы» на епископов, в том числе и на членов Св. Синода, большей частью оказавшиеся ложными, в организации их стали подозревать обер-прокурора, якобы имевшего цель «унизить духовное правительство в России»[575].
Как унижение воспринимали синодалы и то, что С. Д. Нечаев по собственному усмотрению изменял резолюции и определения Св. Синода, используя то настойчивость, то хитрость. Передавались слухи о том, что обер-прокурор при рассмотрении вопроса о замещении архиерейской кафедры представил императору не тех кандидатов, которые наметили члены Св. Синода[576]. При нём, равно как и при сменившем его на посту обер-прокурора графе Н. А. Протасове, «святое обыкновение» следовать «стройности и благочинию» в синодальных заседаниях, по словам современников, «не слишком соблюдалось»[577].
По словам дореволюционных исследователей, «влияние Нечаева на церковное управление в последнее время его синодальной службы сделалось уже настолько значительным, что фактически лишило Синод почти всякой возможности проявлять необходимую самостоятельность и независимость в решении многих церковных вопросов»[578]. Чем дальше, тем больше его власть становилась «министерской», и не только по существу, но и по форме. Так, уже 28 марта 1834 г. Государственная канцелярия уведомила С. Д. Нечаева о высочайшем повелении, требовавшем приглашать обер-прокурора для объяснений (когда речь заходила о делах духовного ведомства) в департаменты Государственного Совета. 13 апреля 1834 г. Комитет министров сообщил ему новое повеление императора: обер-прокурор по делам духовного ведомства с той поры должен был приглашаться и в Комитет министров[579].
Это, однако, не свидетельствовало о личной близости С. Д. Нечаева к Николаю I. Благоволением государя он не пользовался. Все дела и доклады, адресованные на высочайшее имя, обер-прокурор передавал через дежурных статс-секретарей. Точно также и распоряжения императора по Св. Синоду передавались С. Д. Нечаеву не лично, а через посредство «высших лиц». Правда, следует отметить, что обер-прокурор одно время пытался изменить существующий порядок («дабы таким образом забрать всю административную власть у Синода») и даже добился права личного доклада императору. «Но вскоре, потому ли, что новый докладчик не понравился или по другой какой причине, [государь] отменил своё повеление и приказал входить к нему с синодскими делами прежним порядком»[580]. Однако, несмотря на это, влияние Нечаева в Св. Синоде не только не уменьшалось, но, наоборот, постоянно возрастало.
Пытались ли члены Св. Синода как-либо противодействовать стремлениям обер-прокурора безраздельно господствовать в духовном ведомстве?
Пытались, разумеется. Одной из таких попыток можно считать назначение в апреле 1833 г. вторым чиновником за обер-прокурорский стол православного писателя и церковного историка А. Н. Муравьёва. Он был назначен по высочайшему повелению, переданному через князя А. Н. Голицына. За несколько дней до назначения, 11 апреля 1833 г., митрополит Филарет (Дроздов) направил обер-прокурору письмо, в котором высказал ему своё пожелание: «Да будет наречённый помощник Вашего Превосходительства помощником истинным». Сообщив далее, что удивлён тем, что митрополит Серафим (Глаголевский), в письме названный просто «владыкой», не сказал ему вчера об этом назначении, митрополит Филарет не преминул заметить: столичный архиерей назначением доволен. «Я верю, – писал московский святитель, – что Владыка просто забыл сказать мне, что Ваш помощник не искал сего места, что рекомендовавший его просто водился желанием добра родственнику. Думаю, что и Вы хорошо сделаете, веря сему. Лучше избыток доверия, нежели избыток подозрения. Ибо лишнее доверие – моя ошибка; а лишнее подозрение – обида ближнему»[581].
Высочайший указ о назначении коллежского асессора А. Н. Муравьёва был обнародован 22 апреля 1833 г. Много лет спустя, вспоминая своё назначение, Муравьёв утверждал, что место в обер-прокуратуре Св. Синода от имени императора (которому ранее была представлена его книга, очевидно, «Путешествие ко Святым местам в 1830 году») ему предложил князь А. Н. Голицын. Муравьёв, якобы, испугался, но затем, повинуясь монаршей воле, дал согласие. В письме, адресованном Голицыну, он просил князя не гневаться, если не оправдает надежд, и оставить числящимся, как и ранее, в Министерстве иностранных дел. По словам Муравьёва, митрополиты Серафим (Глаголевский) и Филарет (Дроздов) были рады его назначению[582]. В правдивости последнего утверждения у нас нет никаких сомнений.
Учитывая, что А. Н. Муравьёв – человек глубокой личной веры – находился в близких отношениях со многими иерархами своего времени, особенно был близок к Московскому святителю, «не без участия которого и назначен за обер-прокурорский стол»[583], а также то, что С. Д. Нечаев, наоборот, в близких отношениях к иерархии замечен не был, нетрудно было понять, как он отнёсся к появлению в обер-прокуратуре нового помощника. Нетрудно понять, что и письмо митрополита Филарета к Нечаеву было вызвано не столько желанием отметить положительные черты Муравьёва как добросовестного деятеля, никак не искавшего случившегося назначения, сколько показать: к нему следует относиться с доверием, поскольку так к нему относятся иерархи.
С. Д. Нечаеву, безусловно, было неприятно назначение А. Н. Муравьёва, человека, имевшего сильные связи в церковных и светских кругах. Закономерным итогом были лишённые приязни отношения между ними. Своим заместителем видеть Муравьёва обер-прокурор не хотел. Показательно в этой связи, что на время служебных поездок он никогда не оставлял Муравьева исправляющим дела обер-прокурора. К примеру, с июля по декабрь 1834 г. обер-прокурорские обязанности исполнял князь П. С. Мещерский, отсутствие амбиций у которого было хорошо известно Нечаеву.
Служебные поездки были не слишком частыми, но всегда преследовали вполне конкретные цели – обозрения епархий и изучения имевшихся в них проблем. Важное значение придавал С. Д. Нечаев и положительному решению «униатского вопроса». Именно с этой целью он летом-осенью 1834 г. лично посетил униатские епархии, существовавшие в пределах Российской империи. В следующем году обер-прокурор добился принятия указа (от 19 декабря 1835 г.) о переводе в ведение Комиссии духовных училищ греко-униатских духовных учебных заведений: по «делам греко-униатским» в Комиссию назначили тогда униатского митрополита Иосифа (Булгака) и епископа Иосифа (Семашко), в дальнейшем сыгравшего ключевую роль в деле воссоединения Униатской церкви с Православной Церковью. В том же 1835 г. состоялся переезд Св. Синода из здания Двенадцати коллегий в новое здание на Сенатской площади столицы. Именно С. Д. Нечаеву довелось принять в этом самое деятельное участие, подготовив посещение 4 июня 1835 г. Николаем I и цесаревичем Александром Николаевичем нового здания и присутствия в зале заседания Св. Синода.
Не выказывая «благоговейного раболепства» перед иерархами, будучи человеком независимым в суждениях и являясь сторонником поднятия общего образовательного уровня православного духовенства, приближения его к «светским стандартам» (желая даже одеть воспитанников духовных училищ «в пучки и полукафтанья»), Нечаев часто воспринимался епископатом как человек, далёкий от настоящей религии, как «внешний» наблюдатель и деятель в духовном ведомстве. В этом смысле он может быть назван подлинным предшественником графа Н. А. Протасова, сумевшим не только укрепить собственно обер-прокурорскую власть в Св. Синоде, но и психологически подготовить иерархию к вынужденному принятию идеи примата «светского начала» в церковных делах.
То, что этот примат есть неизбежность, иерархи поняли не сразу. В середине 1830-х гг. они полагали, что, сместив Нечаева, они смогут вновь вернуть Св. Синоду ранее имевшиеся у него властные полномочия. Сменой лица они надеялись достичь изменения политического курса, проводимого нелюбимым ими обер-прокурором. В 1836 г., казалось, всё складывалось таким образом, что их надежда могла осуществиться. Как часто бывает в жизни, ситуация изменилась благодаря случаю: у Нечаева тяжело заболела жена и он вынужден был просить у государя многомесячный отпуск для поездки в Крым. Но, не доверяя ближайшим своим чиновникам и не имея возможности поручить временное исправление дел проверенному и давно знакомому князю Мещерскому, Нечаев решил оставить вместо себя молодого гвардейского полковника, товарища министра народного просвещения графа Н. А. Протасова. В обязанности временно исправляющего дела обер-прокурора Св. Синода граф вступил 24 февраля 1836 г.
Причины сделанного обер-прокурором выбора А. Н. Муравьёв много лет спустя объяснял достаточно просто: «Тайная мысль Нечаева была та, что граф, как военный, никогда не заступит место обер-прокурора в Синоде, чего опасался от гражданских своих наместников, а между тем, как товарищ [министра] Народного просвещения, Протасов мог приблизить его к сему министерству, ибо весьма желал Нечаев, чем оно бы опять соединилось в лице его с министерством Духовных дел». Нечаев, – утверждал Муравьёв, – напомнил императору, что первым обер-прокурором был военный – капитан гвардии, «и это понравилось при Дворе, хотя духовенство было поражено назначением военного в Синод и многие из мирян этим соблазнялись»[584].
Соглашаясь с тем, что Нечаев мог желать объединения под своим началом министерства народного просвещения и обер-прокуратуры, т. е. воссоздания «Объединённого министерства», существовавшего при князе А. Н. Голицыне, следует отметить некоторое лукавство мемуариста в том месте, где он говорит, что духовенство было поражено назначением графа Протасова. Если и было оно поражено, то недолго. Само духовенство (в лице членов Св. Синода) в то время искренне желало замены Нечаева тем лицом, которое могло бы действовать в полном согласии с мнениями и представлениями иерархии. Достаточно быстро граф Н. А. Протасов сумел доказать синодалам, что он есть именно такое лицо, расположив к себе иерархов «своей ревностью к Церкви, изданием соборных правил и другими действиями в пользу православия»[585]. Кандидат в обер-прокуроры за короткое время прошёл проверку и стал восприниматься как наилучшая замена нелюбимому иерархами и неугодного им С. Д. Нечаева.
План по его смещению был разработан А. Н. Муравьёвым, надеявшимся со временем занять его место. В своих воспоминаниях он излагал историю назначения графа Протасова следующим образом. После того, как благоволивший к нему граф был назначен временно состоять в должности обер-прокурора, он, А. Н. Муравьёв, стремился «изгладить у духовных неприятное впечатление его военного мундира». Вскоре и сам Протасов приобрёл расположение «духовных», сумев доказать ревность к православию. Образ его мыслей, поступки мемуарист назвал весьма церковными («хотя и с некоторыми оттенками западными»), противопоставив С. Д. Нечаеву, подозреваемому в протестантизме. В то время митрополит Филарет (Дроздов) отсутствовал в С.-Петербурге и дело убеждения первоприсутствующего члена Св. Синода митрополита Серафима (Глаголевского) в необходимости активных действий по смещению обер-прокурора взял на себя архиепископ Казанский Филарет (Амфитеатров). Через шефа жандармов графа А. Х. Бенкендорфа, к которому должен был обратиться митрополит Серафим, надеялись воздействовать на императора. Однако архиепископ потерпел неудачу, и тогда А. Н. Муравьёв принял на себя задачу убедить митрополита Серафима подписать письмо с прошением к императору назначить графа Н. А. Протасова обер-прокурором. Сам граф был в курсе затеваемой интриги: в его коляске А. Н. Муравьёв отвёз из Св. Синода составленное заранее письмо к своему родственнику А. Н. Мордвинову, служившему при графе А. Х. Бенкендорфе. «Государь был доволен, что выбор его, хотя и странный, одобрен архиереями, и он мысленно уже назначил Протасова обер-прокурором»[586].
Впрочем, А. Н. Муравьёв, будучи в данном деле человеком пристрастным, пытался представить дело таким образом, чтобы доказать свою личную незаинтересованность и бескорыстность. Однако всё обстояло несколько иначе. Большой знаток церковной жизни XIX в. Н. С. Лесков неслучайно назвал то время
Не вдаваясь в причины, способствовавшие укреплению этого убеждения, отметим только, что, по мнению Н. С. Лескова, члены Св. Синода, получив А. Н. Муравьёва в качестве обер-прокурора, ничего бы не проиграли, «а сам Муравьёв, грубо интригуя против Нечаева, мог проиграть и проиграл». Однако вышло по-иному: благодаря Муравьёву проиграли все, причем проиграли «
Основная идея А. Н. Муравьёва заключалась якобы в том, что, при согласии императора сменить С. Д. Нечаева, на назначение на его место графа Н. А. Протасова последует отказ, «и тогда “готовый обер-прокурор” явится у него на виду и дело будет сделано как надо». Муравьёв, предполагал Н. С. Лесков, верил, что император сам вспомнит о нём. А если решит спросить мнения иерархов, то получит от них самые лестные отзывы (они, якобы, укажут на Муравьёва как на человека, им преданного, который давно с ними «тайно сносился», писал для них, «и если желал обер-прокурорской должности, то с тем, чтобы её, так сказать, “упразднить” и предоставить членам Синода полную свободу действий»). Получилось всё, как известно, иначе: «что человек предполагает, то Бог располагает по-своему»[589].
ebooksa