— Начнём с плаща, — провозгласила Эйра. — Это твоя гордыня.
Он расстегнул фибулы и послушно скинул украшенный драконьей вышивкой плащ на пол.
— Потом этот пояс с пустыми ножнами. Твоя бессмысленная жестокость.
Звякнул ремень, упавший на паркет вместе с кошельком.
— Твои перчатки. Вездесущие руки, жадность и ненасытность.
Лайковые перчатки упали сверху на всё остальное.
— Твоя… рубашка? — протянула она.
— Это котта, — подсказал Морай. — Что она?
— Это твоя самоуверенность и эгоизм. Снимай.
Он распустил завязки у шеи и скинул с себя расшитую золотой нитью янтарно-рыжую котту.
— Сапоги — это твоё неверие. Ты ходишь по земле так, словно будешь вечно топтать её.
Сапоги со шпорами тоже были отставлены в сторону. Холодный бриз пощекотал обнажённый торс Морая, но тот лишь продолжил разоблачаться с ещё большим усердием.
— Твои штаны — твоё вероломство, — продолжала отчитывать Эйра, словно госпожа — провинившегося слугу. Она весьма подобающе расположилась, закинув ногу на ногу. — Ты обманываешь даже тех, кто всегда был верен тебе.
«Если бы Иерофант был такой женщиной, я бы, пожалуй, вступил в Конгломерат».
Морай послушно стянул их и остался в одних кальсонах.
«Если сюда заглянут рыцари, она навсегда будет лишена статуса жрицы в Брезе», — мимолётом подумал он. — «Но ни одно формальное поругание не заставит её отрешиться от служения».
— Это твоё неглиже… — протянула она с усмешкой. — Твой страх. Твоя слабость. И твоя ничтожность перед истинными силами этого мира. Всё, что ты скрываешь. Снимай.
И он с удовольствием послушался. Эта игра распалила его, и поэтому он был весьма возбуждён, невзирая на прохладный ветер с улицы.
Эйра взяла его кубок и допила остатки вина. А затем закинула ногу на ногу и покачала сапогом.
— Теперь искупляй, — прошептала она. — Ты знаешь, что делать.