Едва рассказала.
— Чего ты так убиваешься? Вечно тебе больше других нужно, — рассердился Васька.
Тут Пелагея в сердцах его рукой хватила:
— Ишь, язва, я тебе покажу!
А Васька взъерошился, злой стал.
— Руки-то помыла бы, заболею, сама плакать будешь.
И действительно, как потом ругала себя Пелагея, когда ходила в больницу навещать Ваську! Целую неделю он не подходил к окну, и Пелагея зря простаивала в больничном дворике.
А по улице шли ребятишки. Начиналась экзаменационная пора. Пелагея знала, что Василия переведут в седьмой класс без экзаменов, и все-таки на душе было тоскливо при виде школьной детворы.
Поправлялся Васька медленно. Однажды он прильнул к окну. Увидев приплюснутый пятачок его носа, Пелагея заплакала. Васька улыбнулся ей, но улыбка была вялая, кислая.
Бритоголовый, с недетски серьезными глазами, он теперь очень напоминал девчонку. Да и рубаха, которую надели в больнице, назойливо подчеркивала неприятное для Васьки сходство. Ворот был слишком широк для тоненькой Васькиной шеи, и это раздражало его. Васька нервно передергивал плечами и длинными пальцами исхудавших рук теребил тесемки у ворота.
Из больницы он вернулся хмурый, замкнутый, словно чужой. Долго не мог простить матери. Во дворе держался особняком. В школе был скрытен и малоразговорчив. Пелагея растерялась. Она не знала, что и делать, лишь бы угодить сыну. Сама осунулась, похудела. Так с той поры и повелось, что соседи ей беспрестанно говорили:
— Уж очень вы его балуете!
Да и как не баловать? Единственный ведь… А что, разве лучше, когда сосед Прокофьев вечно кричит своей жене:
— Евфросинья, слышь, не смей мне пацана баловать! Не позволю! Ишь, что выдумала, брючки ему длинные. Нет, не позволю. Сам без штанов ходил, и сын пусть закаленным растет.
А Пелагея, еще когда вахтершей была на заводе и белье в свободное время стирала, ничего для Васьки не жалела: ни сил, ни здоровья, лишь бы человеком настоящим вырос.
Да и он это понимал. Все, бывало, с радостью разносил чистые стопки белья. Возвращался всегда веселый и возбужденный. Блестя глазами, совал матери деньги и тотчас хитро говорил:
— Мама! Наше звено живой уголок решило устроить. Я ежа из зоомагазина обещался принести. А, мам, как?
— Что уж с тобой делать! Коли обещал, так и неси, — и Пелагея, не задумываясь, отдавала Ваське добрую половину заработанных денег.
Но однажды, проходя по двору, она увидела, как Васька играл в «расшибалку». Он с азартом и долго целился, пытаясь выиграть кон. Пелагею тогда поразили Васькины глаза. Слегка побледневший, он не сводил взгляда с денег. У Пелагеи впервые защемило сердце.
Вскоре, когда нужно было Шумиловым относить белье, Васька наотрез отказался. Пелагея не спрашивала, она знала, что не пройдет и дня, как, помучившись, Васька все ей расскажет. Так и вышло. Васька сам рассказал: и про то, что ежа не купил, а деньги проиграл, и про Борьку Шумилова.