Да и сам я был будто накачан до предела. От такого афоризма уголки плотно сжатых губ поднялись вверх, и нервный смешок вырвался наружу.
По левую сторону от меня возник поворот, ведущий на так называемый увал – цепочку холмов, убегающую в непроходимые кленовые заросли. Вблизи этих них расположилось шесть домов, двое из которых в данные момент пустовали, потому что жильцы, предпочитающие называть их дачами, ещё прибывали в городе. Тот, в котором проживал Роман, находился ближе всех к зарослям, и на его участке деревьев росло гораздо больше, нежели чем на соседских дворах. Но он никогда не жаловался на большое количество опавших листьев, веток и торчащих корней, на уборку которых тратилось уйма сил и драгоценного времени. Ему нравилась их тень, навивающая прохладу жарким днём. Нравился шорох листьев во время ветра и дождя, ибо в этих звуках он находил успокаивающие нотки. Правда, за месяц проживания в этом «зелёном раю», как однажды Роман позволил выразиться себе, сидя в плетёном кресле на веранде с кружкой чая после нескольких часов работы над «Послом судьбы проклятой» («Измени название, и эта кляча двинется вперёд» – хихикая, говорил он), ему так не удалось достаточно облагородить участок. Позади дома буйными джунглями возвышались засохшие стебли прошлогодней травы. В некоторых местах у забора рос чертополох, а сквозь выкрашенные голубой краской жерди просачивались сиреневые шарики репья и зубчатые лепестки крапивы. С большей частью «узурпаторов» Роману удалось совладеть, однако вкусить победоносные плоды ему, к сожалению, не было возможности.
Переключившись на первую передачу и погасив фары, я медленно двигался по направлению к клёновым дебрям, прищурившись и внимательно высматривая накатанные тропинки. В голове возник вопрос: как добраться до Виктории? Определённо следовало избавиться в первую очередь от Дагуневского. Вынудить его покинуть дом и напасть исподтишка, в момент, когда бдительность ресторатора опуститься до минимума. Тогда Виктория лишится единственной защиты, и расправиться с ней не составит никакого труда.
Автомобиль остановился у раскрытой калитки, однако я не смог покинуть салон в первые пять минут. Онемевшие от напряжения ноги, будто переставшие быть частью меня, не ощущались и не двигались. На миг подумалось, что я и останусь в таком положении, так и не сумев получить полноценный контроль над своим телом. Справа от себя, в мутном окне, я разглядел тёмный силуэт дома, в котором сейчас наслаждались сном и вовсе не думали о крови на своих руках виновники сего торжества. Окна чёрными прямоугольниками вглядывались в меня, как пустые глазницы черепа.
– Спят, – еле шевеля сухими губами, прошептал я, почувствовав новую волну мурашек на спине и растягивающуюся улыбку, обдавшую рот болью. – Спят, но это ненадолго.
Я потянул руку к комку одежду, нащупав шершавую пластмассу, извлёк нож, набрал полную воздуха грудь и вышел на улицу, решив не закрывать полностью дверцу, дабы не привлечь громким стуком ненужное внимание. Холодный воздух прокатился по телу, окатив лицо приятной прохладой. Но наслаждаться ею было некогда: оперевшись об капот и, стараясь удержаться на ватных ногах, я ещё раз окинул фасад дома взглядом. Ничего особого на нём не увидел, а вот припаркованный во дворе чёрный «джип» на том месте, где прежняя хозяйка – старушка, потерявшая год назад мужа в автокатастрофе на въезде в Алейск, выращивала морковь с петрушкой и укропом. Тут же возник, как мне показалось, довольно интересный план по избавлению от Дагуневского.
Не спеша, я направился к гигантской машине, оглядываясь и ища место, куда можно было бы спрятаться. Хромированные детали «джипа» ярко отражали лунный свет от себя, поблескивали и немного напрягали. Возбуждение во мне достигло своего пика и старалось вырваться наружу, перехватив дыхание и сведя низ живота. Любое малейшее движение отзывалось непреодолимой тяжестью, тело словно налилось свинцом. На негнущихся ногах, я приблизился к водительской дверце автомобиля и утонул в раздумьях, пытаясь определить ход дальнейших действий. Но голова отказывалась думать – возбуждение вытесняло своей сводящей с ума массой всё, что только возникало в чертогах мозга. Я собирался активировать сигнализацию и привлечь ею Дагуневского. Его-то голова вряд-ли сможет полноценно оценить ситуации и спросонья додуматься до её сути. А если всё-таки и додумается, то недостаточно быстро, дабы избежать поцелуя гладкой стали.
Ещё раз осмотрелся по сторонам, заметил длинную полоску кустов малины, выросшую параллельно тропинки, ведшей к крыльцу. Примерно посередине полоски, кусты разделялись ещё одной тропинкой – более узкой, по которой старушка попадала в небольшой сад, где произрастала чёрная смородина, крыжовник, несколько яблонь и клубника. В темноте эти растения выглядели сплошным продолговатым пятном, разглядеть что-либо за которым казалось крайне сложно. Затем я нагнулся и подобрал с земли приплюснутый булыжник, размером небольшое блюдце. Ранее ими выделяли границу грядки, а после переезда хозяйки к своей дочери в Барнаул, большую часть камней похоронил толстый слой опавших листьев и всепоглощающей земли. Большим пальцем правой руки я медленно провёл по каменной поверхности, ощутив гладкость, с которой речная вода у моего дома отполировала его, и холодные капельки росы, а после размахнувшись, со всей силы опустил его на капот автомобиля, оставив смачную вмятину. Вибрация, возникшая в результате столь сильного удара, свела мою руку неприятной болью, и булыжник упал обратно на подстилку влажных листьев, не издав почти ни звука.
В ту же секунду пронзительный вой сигнализации, накатывающийся волнами, будто вода во время шторма, ударяющаяся об песчаный берег, пронзила ночную тишину. Фары и поворотники в такт визгу засверкали белыми, красными и оранжевыми вспышками, играя в хроме и безумно ярко освещая территорию. Я с ушедшим в пятки сердцем бросился к кустам, споткнулся об свою же ногу и рухнул в колючие заросли, чуть не приземлившись грудью на нож. Благо особой боли я не испытал, уткнувшись лицом в листья. Вскочил обратно на ноги и скрылся за кустами, слившись с темнотой.
В это время в окне спальни на втором этаже зажёгся свет. Хозяева проснулись, услышав громкую сигнализацию. Тёмные шторы раздвинулись, и в образовавшемся зазоре явилось лицо Дагуневского, пытающегося сориентироваться в происходящем. Затем оно исчезло, а через пятнадцать секунд вспыхнула лампочка в веранде и лампочка, висевшая над крыльцом. Свет достиг сада и коснулся меня, из-за чего пришлось опуститься на колени – максимально низко, что, однако не помешало между листьями малины, немного напоминающими листья смородины, увидеть, как резко распахнулась входная дверь. Даниил, ошарашенный и достаточно напуганный, о чём свидетельствовал зажженный фонарик в левой руке в одних тапочках и распахнутом халате спустился на нижние крыльцо, не сводя глаза с визжащего «джипа». В другой руке крепко сжимал автомобильный брелок. Ресторатор нажал на кнопку, и сигнализация затихла.
Я, затаив дыхание, сжал нож до такой степени, что костяшки пальцев совсем побелели. Но я не обратил на это никакого внимания, ожидая, когда же тот спустится и подойдёт к автомобилю. Но этого не происходило. Секунды тянулись катастрофически медленно, а Дагуневский продолжал неподвижно стоять на крыльце, освещая фонариком двор. Неожиданно луч жёлтого света опустился прямо на кусты малины, вынудив меня снова упасть в смоченную росой листву.
«
В качестве ответа луч переместился с кустов на… О ГОСПОДИ!
– КТО ЗДЕСЬ? – послышался дрожащий голос Дагуневского.
Я приподнял голову и понял, что Даниил увидел припаркованный у калитки «ауди». Какой же непростительной ошибкой стало моё решение оставить машину именно в этом месте! Радовало лишь то, что ресторатору было неизвестно, что она принадлежала мне. Я немного привстал и заметил как быстро и легко, он соскочил с крыльца и помчался к своему «джипу». Полы махрового халата, словно флаги, развивались позади него, завязки, не сошедшие в спешке в узел, взмахивали из стороны в сторону, будто хвосты фантастической твари.
Дагуневский остановился и судя по послышавшемуся нервному смешку он увидел вмятину на капоте своего безупречного, без единого грязного пятна и царапины, случайно посаженой вылетевшим кусочком гравия из-под колеса встречной машины автомобиля. Тогда же и я встал с холодной земли, полностью выпрямился и медленно, стараясь не создавать лишнего шума, двинулся к нему. Мышцы тела напряглись до предела, став такими же твёрдыми, как тот приплюснутый булыжник. Дагуневский перевёл взгляд с «джипа» на «ауди», облив серебристый корпус светом фонарика. Он не видел меня. Не ощущал моего приближения в частности благодаря толстому слою мокрой листвы, поглощающей каждый сделанный мною шаг.
– КТО ЗДЕСЬ? – вновь выкрикнул он в ночь и обернулся назад…
Глаза ресторатора в первую очередь от изумления, а уж потом от страха и боли почти вылезли из орбит. Нижняя челюсть поползла вниз, набирая в лёгкие воздух, чтобы протолкнуть вставший в горле комом крик ужаса. Да только крика не последовало. Расстояние между ним и мною составляло не больше вытянутой руки подростка.
– BUON APPETITO, SIGNORE! – что есть мочи проорал я знакомую фразу, занёс правую руку на уровень левого плеча и со всего маху черканул им по горлу Дагуневского. Лезвие без единого препятствия, рассекая со свистом воздух, углубилось в его тонкую шею, разделило надвое кадык и вырвалось наружу. Кровь стремительно потекла из образовавшегося разреза глубиной нескольких миллиметров вниз по шее, а оттуда по оголённой груди. Даниил, схватившись ладонью и втянув голову в плечи, отступил на несколько шагов назад и навалился спиной на водительскую дверцу «джипа», не переставая смотреть на меня. Кровь просочилась меж пальцев, заструилась по ним и каплями полилась вниз. Фонарик выпал из его руки, и луч осветил мои ноги, облачённые в голубые джинсы с оранжевым швом и повседневные кроссовки. Но света надкрылечной лампочки было достаточно, чтобы я смог увидеть, как Дагуневский широко раскрыл свой рот, пытаясь ухватить хотя бы частичку воздуха. Послышалось хриплое бульканье, и кровь вырвалась изо рта, потекла по подбородку, по ладони, полностью покрыв её, и перебиралась на грудь. Тело ресторатора вздрогнуло, чуть согнулось в коленях, накренилось и рухнуло на правый бок, издав последний в этой истории хриплый звук.
Наблюдение за происходящим давалось мне с полным равнодушием. Рукой, что до сих пор держала окровавленный нож, я всё ещё ощущал мимолётную грубость, почувствовавшуюся тогда, когда лезвие вошло в плоть. Не самое приятное ощущение. Оно задерживалось в памяти, словно желая, как можно дольше напоминать об этом. Хотелось скорее избавиться от него. Я осторожно присел на корточки и развернул фонарик, направив желтый луч на лицо Дагуневского. Его глаза оставались широко раскрытыми. В них читался запредельный ужас. Не боль – ужас, не подающийся ни единому описанию. Кровь не так обильно, но всё же продолжала течь из шейного разреза, оставаясь в листьях, словно в малюсеньких блюдцах. Воротник халата уже пропитался на сквозь, поменяв голубой цвет на ярко-бордовый.
ebooksa