Абонент снова в сети

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не хотела?! – нас разделяло только два метра. – Тогда расскажи мне о причинах, изменивших твоё конечное решение. Всему виною деньги, так?

– Нет! – пискнула в ответ она. – Д-деньги не играют никакой роли. Я… я… просто не чувствовала к Роме п-прежних чувств… Разлюбила его!

– Разлюбила?! – эта неожиданность, сказать честно, меня удивила.

– Да, разлюбила, – её глаза метнулись к ножу. – Я хотела рассказать ему об этом, а впоследствии подать на развод. Понимаешь? Решить всё м-мирным путём, – Викторию затрясло, словно в лихорадочном припадке. – Н-но я не могла поступить так. Он любил меня и не за что бы ни захотел разделить моё желание. Слышишь?! У МЕНЯ НЕ БЫЛО ВЫХОДА!

Её речь прервалась громкими всхлипываниями. Истерика всё-таки вырвалась из-под контроля новым потоком слёз и невнятным бормотанием. В конечном счете, её ноги подогнулись, и Викторию рухнула на колени, прижав ладони к глазам. Глядя на такое рыдающее ничтожество с беспорядочно копной волос на голове в зелёной ночной сорочке с потемневшим воротничком, таившееся под маской богатой жены успешного ресторатора, скрывавшего в банке около миллиона рублей, я ощутил нарастающий триумф, предвкушающий безупречный вкус победы. Слышащийся жалобный стон доставлял мне великое блаженство, сравниться с которым не мог ни единый редкий писательский успех или любое доброе слово, сказанное в мой адрес. Я ощущал, как накаляются струны души, и радость стремительно переполняла её, даруя фантастические образы сознания. Именно так и чувствуют себя люди, сумевшие побороть долго мучившего их человека, увидеть, как построенная течением жизни непробиваемая оболочка превращается в хлипкий картон и разрывается во всех ранее непробиваемых местах и обнаружить за ним пустоту.

Это и есть триумф – сказочное ощущение полёта в чистой голубизне неба над чёрной, грязной землёй, откуда каждый наблюдает за тобой с неприкрытой завистью и ненавистью.

– Что значит, не могла? – моя тень пала на неё.

– Я не могла оставить его одного, – не отрывая ладоней от лица, пробубнила Виктория. – Он всё ещё п-продолжал любить меня – л-любить всей душой. Развод тяжело бы отразился на нём, а я вовсе не хотела мучить его, – руки опустились на колени. – Появилась крайне затруднительная ситуация: я не могла уйти от Ромы, а от мысли, что, общаясь с Даниилом, я изменяю ему, меня мутило. Я даже не хотела думать, что вообще изменяю ему, потому цианистый калий, полученный с помощью связей Даниила, стал единственным возможным решением этой проблемы… Я помогла Роме избавиться от тяжёлой муки.

Я понимал, что в части сказанном перемешалась как правда, так и ложь, послужившая сладкой вишенкой – элегантным украшением подаваемого блюда. Да – она убила Романа, лежа под уральским ресторатором, и ситуация в точности пахла изменой. Но действительно ли она испытывала к своему бывшему мужу жалость, и убийство совершилось в корыстных помыслах, дабы избавить его от тяжкой душевной боли? Если говорить только правду, то мне не виделся в её словах хоть какой-то смысл, убедивший меня поверить добродетели Виктории. Она вновь пытается показать себя с лучшей стороны, свалив большую часть вины на убитого. Я бы даже не удивился, обнаружив, что и ей самой не известна истинная причина поступка.

– Я ведь говорил о том, что не хочу больше слушать твою ложь.

Виктория вскинула заплаканные глаза, глупо смотря прямо на меня.

– Это – чистая правда, – её голос осип. – Я не лгу.

– Заткнись, – смешок сорвался с моих губ. – Это уже не имеет никакого значения…

Я вплотную приблизился к Виктории и резко схватил её за горло. Нежные руки с наманикюренными пальчиками обвились вокруг моего запястья. Рот широко раскрылся в беззвучном крике и вдохе неожиданности. Такими слабыми и незначительными оказались попытки освободиться от железной хватки и пропустить в лёгкие глоток воздуха.

– Пожалуйста… не надо…

Глазами она умоляла о пощаде. Вся невинность, которая содержалась в подлой душе девушки, сосредоточилась в них. Внезапно она показалась мне такой нежной, такой красивой и бесподобной, и где-то на задворках сознания впервые шевельнулась жалость к ней, и желание убить заметно ослабло. Глаза… такие чистые. Изумрудная радужка окаймляла бесконечно чёрный зрачок. Красота бесподобной музы, опьянившая разум творца.

Но тут все чары испарились, как по щелчку их заклинателя, и я вдруг понял, что именно этим детским взором она смотрела на Романа, подсыпая яд в его кружку с чаем или кофе. Прежняя сила вернулась ко мне и рука сильнее сжала рукоять ножа.

– Ты ведь совершаешь преступление… – проскулила Виктория последние слова, прежде чем навеки умолкнуть.

– Нет, – расползаясь в улыбки и мотая головой из стороны в сторону, ответил я. Правая рука с зажатым лезвием взмыла вверх. – ЭТО НЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ – КРОВАВАЯ МЕСТЬ!

Виктория истошно закричала, и нож, прочертив в воздухе широкую дугу, вошёл в её грудь…