Глядя на него, мне вдруг захотелось смеяться. Смеяться над своей же трусостью и глупостью. До сего момента убийство казалась мне вещью невозможной (не считая страницы напечатанных книг), невообразимой, запредельной… безумной. Однако, совершив его собственноручно, ты неожиданно ощущаешь противоположные аргументы. Они легки, и присущей лёгкостью сводят с ума…
Но непреодолимое желание смеяться бесследно испарилась, как только до моих ушей донёсся безумный женский вопль. От неожиданности я вскочил на ноги и увидел Викторию. Она в длинной ночной сорочке зелёного цвета стояла на крыльце, у самого порога, прижав кулачки к груди, и смотрела на меня в ответ. Смотрела на нас. Смотрела и кричала…
– ТЫ УБИЛ ЕГО! – теперь она визжала. Визжала как пойманная на верёвку свинья, пытающаяся сопротивляться, решившим полакомиться свежей свининой хозяевам. – ГОСПОДИ! УБИЛ! УБИЛ! УБИЛ!
Минуя навалившийся на меня ступор, возникший неожиданным поворотом ситуации, я, неосознанно ревя, кинулся к ней. Безумная ярость вспыхнула внутри меня, застелив красной дымкой разум. Виктория завизжала ещё громче и отступила назад, стараясь захлопнуть дверь. Меня отделяло от неё семь или около того метров, но она успела запереть замок. Подбегая к крыльцу, я услышал громкий щелчок.
– СУКА! – прокричал я, очутившись у порога и повернув ручку. – СУКА, ОТКРОЙ ДВЕРЬ!
Я увидел Викторию в левом окне, прижавшуюся к стене. Кожа на её лице цветом стала похоже на лист бумаги. Она не просто побледнела – посерела. Слёзы текли по щекам и падали на сорочку, оставляя тёмные пятна. Волосы беспорядочно торчали в разные стороны, а заплаканные глаза не отрывались от двери. Тут наши взгляды пересеклись, и она вздрогнула.
– ОТКРОЙ! – повторил я, ударив кулаком по лакированному дереву, дабы сказанное лучше дошло до её сознания. Глухой удар заставил девушки лишь ещё раз вздрогнуть.
– Уходи! Я сейчас вызову полицию! – сквозь плач простонала она.
– ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ!
Но Виктория посмела. Она развернулась и побежала к лестнице, направившись, видимо в спальню. И тут-то я почувствовал настоящий страх. Реальную, видимую эмоцию, не затуманенную неизвестностью. Эта дрянь говорила совершенную правду и действительно намеревалась позвонить в полицию. И тогда весь мой план провалиться, а шанс кровавой мести раз и навсегда пропадёт. Я не мог допустить подобного, потому принялся лихорадочно придумывать способ остановить Викторию.
Я несколько раз опустил кулак на дверь, но ни к чему кроме растекающейся по всей кисте боли это не привело. Дверь содрогнулась на петлях, но язычок замка надёжно сидел в предназначавшемся ему отверстии. Отпереть её можно только повернув специальную защёлку, добраться до которой я и желал. Не придумав ничего лучшего, я сжал левую руку в кулак и направил её в боковое окно. Тонкий стеклянный прямоугольник, крепившийся в раме с помощью не до конца забитых маленьких гвоздиков, вдребезги разлетелся по сторонам, и резкая боль затмила глаза. Острые осколки исполосили руку, оставив кровоточащие линии ниже фаланг указательного, среднего и безымянного пальца. Прошипев сквозь зубы и зажмурив глаза, я постарался не задерживать на ней своё внимание. Нащупал задвижку и повернул её. Щелчок и дверь раскрылась, впустив меня в веранду, утратившую всё, кроме своего имени.
Ещё две недели назад её смело можно было назвать лучшей комнатой во всём доме: на старом ковре, какие советские граждане обожали вешать на стены спален или гостиных, располагался небольшой деревянный стол – хоть и старый, а привлекательная нотка, бросающаяся в глаза до сих пор блестела, как и его отполированная крышка. По левую сторону от стола стоял ряд из трёх плетёных кресел и книжный шкаф, удерживающий на своих полках парочку томов всем известных классиков, стопку черновиков Романа, туго связанных толстой нитью, и бюст Владимира Ильича, внимательно смотрящего на каждого, кто входил в этот дом, словно бдительный часовой, не смыкающий ни на секунду глаз. Эти вещи – единственный не тронутые Викторией предметы. Остальное было помещено в картонные коробки для отправки к будущим покупателям. Мне удалось насчитать четырнадцать коробок различных размеров, и то лишь приблизительно, ибо ощущала душа, что жаждущая богатство Виктория не остановилась на таком ничтожном пределе. Стоило только подумать о ней, и новый порыв ярости направил меня к лестнице на второй этаж.
Преодолев почти половину, я услышал тихий, перебиваемый всхлипами голос Виктории:
– …улица Тихая, дом пятьдесят девять. Пожалуйста… у него нож!..
Я отшатнулся назад, словно громом пораженной, впервые с момента последнего звонка Романа почувствовав неуверенность в себе. Даже больше чем просто почувствовал – отдался ей, и тоненький голосок в голове произнёс:
«
Убраться восвояси, когда за спиной осталась половина дела, возможно, более трудная, нежели ожидающая тебя там, наверху…
– Е… ПАДЛА! – закричал я не в силах удерживать злость и поспешил на второй этаж.
Разумеется, я не мог отступить. Я не мог просто покинуть этот дом, максимально близко приблизившись к преследуемой цели. С таким же успехом Исса Магометович мог отпустить Чикатило после его поимки, дабы тот мог продолжить свою весьма спорную деятельность. И пусть полицейские сапоги переступят порог этого дома, я не остановлю смертельный пыл, не обернусь назад и не позволю сомнению и впредь взять над собой верх.
Надо лишь успеть дойти до двери спальни. Дойти и вонзить нож прямиком в очерненное гадким пороком сердце, раз и навсегда прекратив его биение.
ebooksa