Все лгут

22
18
20
22
24
26
28
30

Мария смеется. Это короткий, безрадостный смех, и у меня вдруг возникает чувство, что смеется она над моей тупостью.

– У тебя нет детей, Гуннар.

– Верно. Ты же знаешь.

– Прости, – тут же одергивает себя она. – Я не это хотела сказать. Просто мне кажется, когда у тебя нет детей, тебе сложно понять, на что готов пойти родитель ради своего ребенка. Самир сделал бы что угодно ради Ясмин, лишь бы только уберечь ее от тюрьмы.

– Она вовсе не обязательно попала бы за решетку. Если Ясмин говорит правду, то смерть Паолы – несчастный случай. Или причинение смерти по неосторожности. Что касается другого аспекта… То, что они утопили труп в море, – это надругательство над телом. За это она бы максимум получила…

Мария поднимает ладонь в знак протеста.

– Благодарю, – прерывает она меня с гримасой отвращения на лице. – Я понимаю. Но Самир явно считал иначе. У него не было доверия к властям. И еще он считал, что именно после переезда в Швецию Ясмин сошла с нужных рельсов.

Пауза.

– Небезосновательно, – добавляет Мария.

Я искоса гляжу на часы. Мне пора ехать домой – приготовить что-нибудь на ужин, чтобы лечь пораньше и хорошенько выспаться.

– И что теперь? – спрашивает Мария.

– Будет расследование. Потом прокурор примет решение, предъявлять ли обвинения Тому или Ясмин. Но у этого преступления, вероятнее всего, уже вышел срок давности.

Мария кивает.

– Мне пора, – говорю я ей.

Замявшись, она принимается ерзать на стуле.

– Милый Гуннар…

– Что?

Она смотрит на меня – внутрь меня – совсем как в тот раз, когда я рассказал ей про Ли, и что-то тает у меня в груди.

– Побудь сегодня здесь. Переночуй у меня. Я не хочу оставаться одна.

Комната погружена во мрак, и слышно только, как свистит за окном ветер. Я лежу в широкой кровати за спиной Марии и обнимаю ее, носом уткнувшись ей в шею. Ее дыхание напоминает мне волну – то накатит, то снова отхлынет. Под рукой я ощущаю трепетное биение ее сердца.