– А теперь проваливай, – велела я. – Исчезни!
И он устремился прочь – худощавая фигура в серебристом свете луны.
Разумеется, видела. Не просто видела – я приняла в этом участие.
И тем не менее я солгала. Потому что бывает такая правда, которую никому нельзя открывать.
55
– Все было очень вкусно, Винсент, – говорю я, откладывая ложку.
Он улыбается и знаками благодарит меня.
– Ты положил туда шпинат и горошек?
Он кивает и знаками продолжает: и томаты, и пряности тоже.
Я смотрю на сына: он больше не ребенок. Это коренастый тридцатилетний мужчина с седеющими волосами, которые к тому же начинают редеть на затылке. Тем не менее это все еще он – тот же огонек в глазах, та же любовь к кулинарии и выпечке. Практически безграничная способность к эмпатии и непоколебимое упрямство, которое до сих пор выводит меня из себя.
– Я все приберу, – говорю я ему. – Иди, посмотри видик.
Он корчит рожу и поспешно знаками поправляет меня: не видик, а «Нетфликс».
– Хорошо-хорошо, прости. Я состарилась, честное слово.
Винсент широко улыбается, встает и выходит из-за стола.
За окном солнце уже опускается за кроны деревьев, хоть на часах всего четырнадцать. Словно оплавленные, облака пылают оранжевым и розовым, и лежащий на лужайке снег искрится. Повсюду, куда смогли проникнуть лучи солнца, виднеются проталины. Я какое-то время сижу неподвижно, наблюдая за ходом пьесы, которую совершенно бесплатно предлагает нам посмотреть природа. Поднявшись на ноги, я протягиваю руку, чтобы убрать со стола начисто вылизанную тарелку Винсента, как вдруг замечаю, что по лугу движется какая-то фигурка.
Это маленькая девочка.
Она бежит прямо к моему дому, оступается, падает, потом поднимается и упорно продолжает свой бег. Когда девочка оказывается рядом, я вижу, что на ней только джинсы и футболка. Я узнаю ее.
Это Эбба, дочка Тома и Николь.
Я в спешке отставляю тарелку в сторону и выскакиваю в прихожую.