Все лгут

22
18
20
22
24
26
28
30

14

Когда на следующее утро я проснулась, Самир еще спал.

– Нет, дай ему еще немного поспать, – одернула я Винсента, когда тот хотел его будить.

– Но я же хотел…

– Вы сможете поиграть чуть позже. Мы с тобой ведь можем пока приготовить завтрак?

– Да! – радостно вскричал Винсент. – А печь будем?

Я взглянула на сына, лучившегося радостью и восторгом. Они так ясно были написаны на его лице, читались во всем его маленьком теле, от нетерпения приплясывавшем по полу босыми ногами.

– Можем испечь сконы.

– Yes! Сегодня очень хороший день! Можно я достану ингред… ингрид… ингрединты?

– Вперед, – напутствовала я, целуя его макушку. – Я схожу за газетой.

Я накинула на плечи принадлежавшую Самиру парку и толкнула входную дверь. Подол моей сорочки тут же запарусился от ветра. После ночного дождя земля была темной и блестящей. В больших лужах повсюду отражалось небо, словно решив поселиться на холодной земле.

Я добрела до ящика, открыла его и вынула газету. Та отсырела и стала тяжелой.

Это я заметила, лишь когда повернулась, чтобы возвращаться.

На фасаде дома кто-то сделал косую надпись красной краской с помощью баллончика. Краска стекала вниз тонкими ручейками, и выглядело это совсем как кровь.

Выпустив газету из рук, я несколько раз повторила слово про себя.

«УБИЙЦА»

Мы очень быстро поняли, что Самир не сможет дальше жить на Королевском Мысе – и не только потому, что я попросила его съехать.

Когда он поехал в центр за краской, чтобы перекрыть каракули на стене, сотрудники магазина отказались его обслуживать. Ему пришлось ехать за покупками в Накку. А когда по дороге домой ему понадобилось заправить машину, владелец заправки – мужик, с которым Самир раньше частенько обсуждал музыку, – посоветовал ему валить оттуда и никогда не возвращаться.

Вернувшись домой, Самир сел на диван и битый час глядел в стену. Его не могло взбодрить даже присутствие Винсента.

Мне было его жаль, в этом нет никаких сомнений. Все же с точки зрения закона Самир был невиновен. И тем не менее я не смогла заставить себя ни подойти к нему, ни прикоснуться.