Щека горела от удара. Наверное, это случилось потому, что я не подумала, прежде чем ответить ему. Или он был в шоковом состоянии – ведь раньше Винсент никогда не поднимал на меня руку.
– Это не моя вина, – отрезала я. – Самир должен винить в этом только себя. Во всем, что произошло, только его вина.
В тот же день Самир снял в субаренду однушку в Сульне. Квартира стоила безбожно дорого, но зато расположение было весьма удобно. К тому же совсем рядом с его работой.
К вечеру он уже сложил самое основное в два больших ящика, которые хранились у нас в кладовке.
Я наблюдала, как он складывает одежду, туалетные принадлежности и книги. Воспоминания обступили меня. Мне вспомнилось, как мы занимались любовью на диване в вечер нашего знакомства и страсть затмевала все вокруг. Как росла между нами взаимная нежность, потом – доверие, а затем и желание полного единения. Желание сказать миру слово «мы». На моей сетчатке, словно кадры кинохроники, промелькнули воспоминания о нашей свадьбе – то самое нелепо дорогое платье, заливистый смех Винсента, полный любви взгляд Самира. Солнце, освещавшее верхушки сосен, и море, дающее и забирающее, которое лениво раскинулось до самого горизонта.
Мы не были многословны.
Винсент сидел в комнате и играл в приставку, не пожелав спускаться. Самир накрыл ящики крышками и поднял на меня беспомощный взгляд.
– Ну что ж, – проговорил он.
– Н-да, – произнесла я.
– Я поехать. Можно мне забирать оставшиеся вещи потом? Ты не против?
– Не против.
Он вынес ящики в прихожую, и я пошла вслед за ним.
– Вот еще что. Винсент. Могу я иногда заходить его проведать?
– Само собой.
Самир надел парку и кроссовки, в которых обычно выходил на прогулку.
– Что ж, – повторил он, открывая дверь.
– Увидимся, – сказала я.
Затем дверь за ним закрылась, и в доме снова зазвучала тишина.
Чуть позже тем же вечером, едва я успела поставить в духовку рыбную запеканку, раздался телефонный звонок.
Это была Амели де Вег, мать Казимира, которая жила в усадьбе Кунгсудд.