Франц смахнул со стола несколько крошек и принялся разглядывать свою ладонь.
– Человека можно осудить в любом случае.
– И приговорить к пожизненному заключению?
Франц заерзал на стуле.
– В теории – да. Основной вопрос здесь – имел ли место преступный умысел.
– Что, черт побери, это означает?
– Что преступник имел намерение убить жертву.
– Разве не все убийцы имеют такое намерение?
Франц кисло улыбнулся.
– Не обязательно. Существуют иные юридические категории вины, помимо прямого умысла. Косвенный умысел, или преступная небрежность, или оставление в опасности.
– Какие странные формулировки, – пробормотала я.
– С точки зрения закона все логично. К примеру, кто-то оставляет раненого умирать без помощи, прекрасно сознавая последствия, но, тем не менее, бездействуя.
Возникла неловкая пауза, и Франц тут же спросил:
– Еще кофе?
Да, все это действительно было донельзя абсурдно.
Мы сидели в эксклюзивных кожаных креслах в адвокатской конторе «Келлер и Форслюнд», помешивая в чашках дорогой кофе, а моя жизнь тем временем была разбита вдребезги. Человек, которого я думала что любила, сидел за решеткой за убийство собственного ребенка, а в нашем опустевшем доме царила давящая тишина.
Во время одной из этих встреч мне позвонила Майя. Винсент подрался в школе, не могла бы я подъехать?
Не то чтобы я стремглав бросилась к машине, но близко к тому. Когда Винсент ссорился со своими товарищами, он приходил в крайне возбужденное состояние. Порой для того чтобы Винсент впал в отчаяние или ярость, кому-то достаточно было просто высказать мнение, которое не разделял он. А когда его бушующие эмоции затихали, на смену им приходила совершенно особая тишина – тишина, которую мог поддерживать лишь Винсент, а он мог не разговаривать неделями.
Когда я подоспела, Майя, Винсент и его классный руководитель сидели в школьном дворе на скамье под старым дубом. Серое зимнее небо роняло одинокие снежинки, а под моими ногами потрескивал лед.
Винсент, не достававший до земли, болтал ногами в воздухе, взглядом уставившись вниз.