Что мы, по сути дела, знаем о тех, кого любим, да и вообще о прочих людях, если уж на то пошло? Я не знала наверняка, что Самир совершил или чего не совершал, но понимала, нет, ощущала всем существом, что он каким-то образом все равно замешан в смерти Ясмин. Ночами напролет я думала о словах прокурора, но так и не смогла найти иного объяснения. И хотя я изо всех сил старалась отыскать в памяти хоть что-нибудь, что могло бы подтвердить утверждение Самира о том, что некто пытался засадить его за решетку, приходили на ум, напротив, только события, подтверждавшие точку зрения следствия и прокурора.
Возможно, Грета была права, утверждая, что я знала Самира не так хорошо, как мне казалось. Быть может, у него была другая, тайная жизнь, которая протекала параллельно размеренному существованию семьи среднего класса из небольшого сонного предместья.
В той жизни он мог быть
Я многое прочла о насилии на этой почве, никак не могла остановиться. Существовал такой общественный строй, при котором женщины жили в строгих рамках, а каждое недозволенное действие с их стороны каралось определенным образом, начиная от утраты каких-либо привилегий и заканчивая телесными наказаниями и даже смертью.
Эта информация вызвала у меня рвотный рефлекс. Мне всегда казалось, что узнавать новое о чужих культурах – увлекательное занятие. Я была позитивно настроена по отношению к мигрантам, уверенная, что человеку совершенно не обязательно перенимать обычаи той местности, куда он переехал. Если кто-то, живя в шведском городке, желал продолжать носить хиджаб, посещать мечеть и говорить по-арабски, мне это было не только понятно, но и вызывало положительный отклик.
Но что, если они начнут делать своим дочерям женское обрезание? Станут насильно выдавать их замуж? Будут принуждать их к подчинению и послушанию?
В тот день я не смогла принять Самира, не обняла его и даже не положила ладонь ему на плечо. Одна только мысль о том, чтобы лечь с ним в одну постель, вызывала у меня приступ дурноты.
– Мне кажется, будет лучше, если ты ляжешь здесь, на диване, – сказала я, когда вечером мы сели пить чай в гостиной.
Винсент уже спал – Самир почитал ему сказку и уложил.
– Что? – спросил он, запустив руки в тронутые сединой волосы, а затем принялся крутить в руках чашку.
Я ничего не ответила.
– Ты хотеть сказать, что в свой собственный дом я буду спать на диван? – удивленно проговорил он, и взгляд его помрачнел.
– Я не знаю. Правда, не знаю.
–
– Ты хотеть развод? – воскликнул он. – Так?
Что я могла на это ответить? Я сама не знала, чего хочу.
Глядя в очаг, я наблюдала, как язычки пламени лижут дрова. Когда влага выделялась из древесины, раздавались тихое шипение, и пощелкивание, и треск. Снаружи бушевал ветер, и тяжелые капли дождя стучали по крыше. Дождь смывал остатки снега с нашей лужайки и с лугов усадьбы Кунгсудд.
– Не знаю, – повторила я. – Но считаю, тебе лучше поискать другое жилье.
Он долго сидел в молчании. Пламя отбрасывало желтые и оранжевые отблески на его кожу. В глазах Самира – в красивых темных глазах, ставших для меня такими родными, – стояли слезы.
– Мария, – тихо произнес он. – Я не убивать ее. Ты же знать это, правда?
ebooksa