Иди со мной

22
18
20
22
24
26
28
30

Она ожидала с надеждой в сердце и долларами в сумочке. Клаус указал ресторан и предупредил, чтобы она пришла сама. Блейк сидел в арендованной машине на другой стороне улицы.

Мать заказала куриные крылышки, все время напоминая себе о необходимости есть. Над головой у нее сонно вращался грязный вентилятор.

Вместо Клауса появился пацан с запиской. Там было написано, чтобы она бросила деньги на мусорнике перед рестораном и ушла. Да, эту записку она тоже сохранила.

Мать завернула пять тысяч в газету, сунула в мусорный бак и уселась в такси. Они сделали небольшой круг, после чего она приказала припарковаться неподалеку от ресторана: лежала на заднем сидении и пялилась на ту долбанную мусорку.

Клаус оказался мелким мошенником. К мусорному баку он крался, будто слепой лис в курятник и без протеста позволил надеть на себя наручники. К такому он уже привык.

Он оказался профессиональным обманщиком и шантажистом, пару месяцев назад отсидевшим срок за подделку чеков. Мать он увидел по телевизору. Он не встречал отца и даже никогда его не видел в жизни, а в ходе допроса интересовался едой и выпрашивал сигареты. Выглядел он смирившимся с судьбой. Он рискнул, не удалось – и все. Он был бы фрайером, если бы не попробовал.

Его, вроде как, спросили, откуда он знал, что отец высокий.

- Рядом со мной любой будет дылдой. Я низенький, зато психованный.

За этот свой номер он получил три года.

О больших зубах

Но эта афера принесла и кое-что хорошее. Отозвались от Никсона с приглашением.

Мама объясняла себе, что ее снова обманывают; она уже и не ждала отца, но и преждевременно его не хоронила.

Президент обожал огонь. В камине горели дрова, в высоких подсвечниках пылали свечи; возле двери висело два тяжелых флага; впрочем, все в этом кабинете должно было подавить гостей: кубки в витрине, оправленные в кожу книги, машина для диктовки на тяжелом письменном столе.

Сам Никсон был похож на чиновника среднего уровня, и у него был голос хищника, измученного уотергейтским скандалом. Мама начала кратко излагать историю побега; Никсон ее перебил, сказав, что ему все известно.

- А известно ли вам, господин президент, что ваши люди поначалу допрашивали моего мужа в течение года, а потом послали на телевидение, за что он получил смертный приговор в СССР, а в Штатах – работу в подвале. Потом ему поручили какое-то странное задание, из-за которого он стал много пить и стрелял в сосны. Под самый конец нас выслали в Вену, и там двое партачей потеряли мужа среди белого дня. Одна женщина-агент погибла. Кто ее убил? Под конец, люди, которым вы платите за работу, и которые должны были нас охранять, обокрали меня и заставили уехать, хотя я должна была остаться, действовать на месте совместно с полицией, властями и посольством. Я осталась ни с чем. Меня месяцами обманывают. Где находится мой муж? Где мой муж, господин президент?

Моя мать, красивая, беременная и взбешенная перед великим Никсоном; я прекрасно вижу, как она стучит по столу и пронзает взглядом Никсона, деваха из Пагеда, дочь работника верфи, которая игралась со мной в оборотней.

Никсон свалился в кожаное кресло, вытер губы платочком и ждал, когда мать выговорится.

- Я говорил о вашем муже с Брежневым, - сказал он так, словно речь шла о мужике с автомобильной мойки. – К сожалению, русские ни о чем не знают. Так мне сказали.

Он поднялся с кресла и поклялся, что лично всем займется. К делу отнесется со всей серьезностью, так как осознает заслуги матери перед Америкой. Потом провел ее к двери.