Мы выходим из палаты, чтобы нас не слышала лежащая там же женщина. Мама шествует, окутанная халатом; падает холодный дождь.
Я получаю доверенности к ее счетам в нашем банке, в злотых и в валюте; слушаю длинный монолог о тайниках. Двери в спальню в вилле рассверлены. Сниму заглушки и найду баксы в длинной трубке. В ящичке за плиткой в ванной прячутся золото и драгоценные камни. В шкафу имеется ниша, где может укрыться взрослый человек. Если что, я могу там спрятаться.
Да что, собственно, может случиться?
Говорю маме, что эта информация мне не нужна, что сама операция – штука простая, очень скоро она вернется домой, к своим свернутым баксам и бижутерии над унитазом…
В ответ она посылает мне взгляд, который мне очень хорошо известен по давним годам – так глядят на ребенка, который говорит полнейшую чушь.
Она извлекает из себя ценную мысль, что сама она врач, так что чувствует себя в праве и проклинает всех коновалов. По ее мнению, все они дураки или неумехи, чаще всего, и то, и другое, во всяком случае – нихрена не знают. Если врач знает, что не знает, то это о нем хорошо свидетельствует, прибавляет мама. Просит, что бы я повторил все, что она сообщила о тайниках, после чего идет на последнюю консультацию перед операцией.
Из-за отсутствия лучшей идеи, сажусь в "Инмедио", заказываю четыре экспрессо и вливаю их в один стаканчик.
Ноутбук со мной, я же не дурак.
В "Фернандо" у меня выходной.
Так что у меня целый день, чтобы писать.
В Штаты мать вернулась в средине декабря.
На канун Рождества ее приглашали Блейк, та прогрессивная подружка из группы и ассистентка из ее зубоврачебного кабинета. Мать отказала всем, и праздник провела с духами отца и Платона.
Людям говорила, что папа остался по делам, немного поездит и вернется.
Блейк звонил ежедневно. Он часто приезжал, сбивал снег с обуви, садился и пиздел, что весь Вашингтон ничем не занимается, как только бегает за папашей, и что очень скоро его найдут. Мама предпочла бы нечто конкретного, живого мужа или в гробу, еще она требовала встречи с кем-нибудь по-настоящему важным.
На эти слова Блейк склонял голову и обещал, что такая встреча состоится, только в свое время, именно так все они и работают.
Мать представляла себе Блейка, охваченного огнем, как он подскакивает, визжит и сбрасывает с себя языки пламени.
Она спрашивала, случались ли подобные исчезновения в Фирме раньше. Похищали ли их людей? Что с ними тогда происходило? Блейк напомнил, что отец – русский, беженец и изменник, так что прецедент сложно выискивать. Зато нашел утешение.
Если даже его похитили русские, что вовсе не было так уж точно, то ничего плохого с ним не случится. Десять лет он работал на Фирму, так что из него вытащат все, что он знает, а потом предложат обмен на своего шпиона.