Камиля стала прощаться.
— Надо бежать к сыну, а потом в контору, — засуетилась она.
Этим сказано все. Зифа поняла подругу. Камиля как бы говорила: «Я сама понесу свой груз и постараюсь удовлетвориться тем, что дал аллах».
Нет, Камиля не скажет так, она никогда не обращалась к богу. Она верит в свои силы. Кто теперь надеется на аллаха?
Камиля наклонилась над Зифой:
— Я заставлю молчать свое сердце, которое хочет вот-вот заговорить, — прошептала она. — Понимаешь, без красивой любви нет красивой жизни.
Это понятно Зифе.
— На днях Сагит Гиззатович дал мне почитать книгу. Она так и называется: «Про любовь». Рассказать про нее?
Зифа кивнула головой.
— Мне запомнилось одно место, где один араб спрашивает у другого: «Из какого ты народа?» А тот отвечает: «Я из народа тех, которые умирают, когда любят».
…Дверь с шумом закрылась за Камилей. В комнате осталась тихая мать, кошка и красноватая полоса света на печи.
Любовь гостит в нашем ауле
Наступил апрель 1932 года. На всех четырех точках продолжалось бурение.
Следя глазами за грохочущим трактором, Буран думал о том, как лихорадит буровую контору. Простои следуют за простоями. То не хватает труб, то запасных частей, то горючего. То стоят локомобили, то буровые станки.
Люди сделались злыми. На собраниях часто дело доходило чуть ли не до кулачного боя. Неудачи подрывали у людей веру в успех дела, увеличилось число прогулов и «летунов», которые бросали работу и уходили в другое место.
Четвертая буровая тоже стояла: не было труб. Их ждали со дня на день. И вот наконец тракторы привезли эти трубы. Трактористы проклинали всех на свете, и в частности Ага Мамеда, заставившего везти трубы в распутицу. Лица трактористов были в грязи. Видно, нелегко им дались девяносто километров разбухшей весенней дороги от станции до Карасяя.
Никто не возражал и не спорил с ними, все знали: без труб была бы крышка — и в душе были благодарны этим парням.
Трактор ушел. Буран с подручным спустился с площадки вниз. Долго им пришлось месить грязь, пока наконец не удалось зацепить одну из труб и подтянуть ее к подмосткам, включив станок. Кран-блок уполз вверх и потащил за собой трубу.
Буран встал у элеватора. Надрывался ротор. К доскам площадки прилипла вязкая грязь, которую они притащили на своих сапогах.
— Ну и погода! — сплюнул Птица, закуривая. — Все замызганы, грязь везде, противно смотреть!