Смерть прошла рядом, обдав Бурана своим горячим дыханием. Невольно подкосились ноги. Буран сел на землю, прижимая мальчика к груди. «Придется переждать, — говорил он Салавату. — Не следует играть с молнией. Мы с тобой одни в открытом поле…»
Внезапно Бурана охватил страх — не за себя, а за ребенка. Он вскочил. Теперь у него была только одна мысль — укрыться! Поскорее вернуться домой!
И два соперника, один из которых нес на руках другого, побежали в аул.
Ребенок перестал плакать. Он трепетал при каждом раскате грома.
Скорее бы домой!
Ноги скользили, колотилось сердце. А над головой бушевало небо, посылая на землю то огонь, то воду.
Открытая дверь ударяла о косяк, при каждом порыве ветра. Буран плотно закрыл ее и, бережно уложив сына в люльку, разыскал сухие пеленки. Его мучила одна мысль: теперь Салават обязательно заболеет.
— Вот видишь, сынок, как нехорошо ссориться…
И он заплакал скупыми мужскими слезами, и в этих слезах вылилась боль неудач и страданий. А мальчик смотрел на него осуждающе, совсем как взрослый.
Милованова сидела за столом, перелистывая коллекторский журнал. Услышав шаги в сенях, она пересела к микроскопу, чтобы вошедший не заметил ее волнения.
— Все смотришь? — спросил Шаймурат, переступив порог.
— Все смотрю…
Милованова улыбнулась. Опять старик начнет расспрашивать: «Правильно ли, что по этим камням историю земли читают? Верно ли, что в Баймаке начали строить новый завод, а под Уфой — другой?»
У Шаймурата резко очерченное лицо: широкий, приплюснутый нос, полукруглая седая борода, глаза прикрыты морщинистыми веками. Присев на край табуретки, он маленькими, как у женщины, руками стал плести кнут из мочала. Сплетет и подарит какому-нибудь деревенскому мальчишке.
Миловановой не мешает шорох мочала. Неожиданно старик спросил:
— Людмилка! Ты все споришь и споришь со всеми. А права ли ты сама?
Людмила Михайловна с испугом взглянула на Шаймурата. Он сидел в прежней позе, ловкими пальцами сплетая мягкие, податливые ленты мочала. В глазах старика застыла веселая искорка, в них были вызов и ожидание.
— Думаю, что права.
— Нет, не права! — настаивает Шаймурат. — Зря ты обижаешь главного геолога!
— Такого обидишь!