Закир молча, умиленно смотрел на гостей. Галлям пробормотал:
— Да бывали дела…
Давлет с усмешкой пил пахучую, сладкую медовку.
Ясави, внимательно наблюдавший за Бураном, спросил:
— Ты не одобряешь моего разговора?
— Сказать откровенно?
— Ну, конечно.
— Я так понимаю, что рекруты заливали горе самогонкой… И не верится, чтобы парням было весело.
Все ждали, что Ясави вспыхнет, но, к величайшему удивлению Закира, знавшего крутой нрав председателя, тот примирительно сказал:
— Ты прав, Буран. Озорство шло от отсталости. Хулиганили с горя. Знали, куда нас гонят…
— Не с того ли времени соседи стали смеяться над нами, карасяевцами? — вдруг спросил Давлет. — Говорят, будто однажды пошел слух, что в Карасяй ворвались волки. Собрались все мужики и стали окружать волков, которые забрались в сарай старого муллы. Караулили всю ночь, а утром вытащили из сарая собаку да овечку. С перепугу их за волков приняли.
Все засмеялись.
— В другой раз, говорят, — продолжает Давлет, — всем аулом гонялись за перекати-полем. Тоже за волков приняли.
Ясави сказал:
— Все это выдумки соседей. Они завидуют нам, вот и зубоскалят!
И он затянул песню. Все молча слушали. Песня не разъединяет, а объединяет людей.
Про Бурана все словно забыли. Прошли первые минуты бестолковых расспросов и бессвязных рассказов, пересыпанных сочувственными сами «м-да» и восхищенными восклицаниями: «Вот как!» Теперь Бурана занимала только одна мысль: «Почему не пришла Камиля?» Она не могла не знать о его возвращении, раз всполошился весь аул.
Буран незаметно поднялся с нар, накинул на себя шинель. В обеих половинах избы шумно пировали, вряд ли кто теперь заметит его отсутствие. Буран вышел во двор, свернул налево, к дому Камили.
К ней можно пройти по улице, а еще лучше — через огороды. Быстрее и удобнее: никто не заметит.
За углом под двумя березками вырисовываются знакомые очертания избы, маленькой и уютной. Вот здесь должна стоять грубо сколоченная скамейка. Камиля приходила сюда на свидание, мелькая в темноте белой шалью. Она всегда спешила: на свидание и со свидания.