Рассказ о поклонении волхвов и об избиении младенцев текстуально близок к Евангелию от Матфея (Мф. 2:1–18), однако упоминание о бегстве Иосифа и Марии в Египет отсутствует. Вместо этого говорится: «И Мария, услышав, что избивают младенцев, испугавшись, взяла Ребенка Своего и, запеленав, положила в воловьи ясли». А затем рассказывается о том, как Елисавета, пытаясь спрятать младенца Иоанна, пошла на гору: «И искала места, где спрятать его, но не нашла. И воскликнула громким голосом, говоря: „гора Бога, впусти мать с сыном“, и гора раскрылась и впустила ее. И свет светил им, и ангел Господень был вместе с ними, охраняя их». Однако слуги Ирода находят Захарию, который говорит, что не знает, где его сын. Тогда Ирод приказывает убить Захарию[116]. Очевидно, что рассказ об избиении младенцев в сознании автора апокрифа соединился с упоминанием евангелистов о Захарии, сыне Варахиином, убитом между храмом и жертвенником (Мф. 23:35; Лк. 11:51).
В заключительной сцене жрецы советуются, кого избрать первосвященником вместо убитого, и жребий падает на Симеона, которому «было возвещено Святым Духом, что он не умрет, пока не узрит Христа живого»[117].
Текст апокрифа, как мы увидим далее, не окажет влияния на церковных писателей второй половины II и III века, хотя Клименту Александрийскому и Оригену он будет известен. Некоторые авторы IV века будут на него ссылаться (Зинон Веронский), другие будут его оспаривать (Иероним Стридонский), большинство же пройдет мимо него. Сюжеты из этого текста окажутся востребованными начиная с V века — после того, как на III Вселенском Соборе Дева Мария будет торжественно провозглашена Богородицей, что придаст мощный импульс Ее литургическому почитанию. Об этом мы скажем в свое время. Пока же вернемся к авторам II–III веков.
Климент Александрийский
Христианский апологет Климент Александрийский родился в середине II века, а умер во второй декаде III века. Он считается одним из основателей Александрийской богословской школы. Знаток античной философии и мифологии, он обращался к широкому кругу авторов, которых цитировал и на которых ссылался. В то же время он виртуозно владел Ветхим и Новым Заветами, был знаком практически со всей предшествующей христианской литературой. В своих сочинениях он обращает внимание прежде всего на нравственные аспекты христианского учения; богословские вопросы интересуют его меньше и излагает он их несистематически.
Эклектическим характером его мышления и ориентированностью именно на нравственную тематику можно объяснить то, что он мало говорит о рождении Христа от Девы, хотя сам этот факт не ставит под сомнение. В частности, в книге «Педагог», комментируя ответ Христа на слова «блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие» (Лк. 11:27), он пишет: «Однако же Господь, Плод Девы, не материнскую грудь назвал блаженной и не ее признал питательницей (Лк. 11:28). Послав Логоса как некий дождь на землю, любвеобильный и человеколюбивый Отец Сам духовной пищей питает людей добродетельных»[118].
В трактате «Строматы» Климент пишет: «Многие и ныне согласятся, что Мария через рождение Сына стала матерью, и все же последствий материнства не испытала. Ибо, как говорят, по рождении Она была осмотрена повивальной бабкой и оказалась девой… „Родила она и не родила“, — говорит Писание[119], показывая, что Мария зачала сама, без плотского общения»[120]. Предание о том, что Мария была осмотрена повивальной бабкой, восходит к «Протоевангелию Иакова». Климент мог быть знаком либо с самим апокрифом, либо с одним из источников, на которых он основан.
В другом месте того же трактата Климент, полемизируя с гностиками, говорит: «Объявив рождение злом, они должны были бы и Господа, и Деву, Которая родила Его, также назвать злом. Говоря так, они хулят и волю Бога, и таинство творения»[121]. И далее рассуждает о том, что половое влечение делает человека подобным животному.
Тертуллиан
Латинский писатель Тертуллиан был современником Климента. Его нередко называют основоположником латинской христианской литературы. Став христианским пресвитером на рубеже II и III веков, он, однако, десять лет спустя ушел в секту монтанистов. Часть его сочинений была впоследствии утрачена.
Безусловной заслугой Тертуллиана является то, что он фактически создал ту богословскую терминологию, которой в дальнейшем пользовались латинские авторы. Он первым употребил слово «Троица» (trinitas); он говорил о том, что Отец, Сын и Святой Дух обладают одной Божественной природой; что Сын имеет одну сущность (substantia) с Отцом. В то же время, некоторые воззрения Тертуллиана на догматические и нравственные вопросы оказались противоречащими церковному вероучению.
Многие ученые причисляют Тертуллиана к сторонникам учения о том, что после рождения Иисуса Мария вступила в брак с Иосифом и родила от него других детей, «братьев Иисуса». При этом ссылаются на его сочинения «Против Маркиона», «О плоти Христа», «О покрывале девственниц» и «О единобрачии»[122]. Внимательное прочтение указанных сочинений не подтверждает этот взгляд.
В частности, в трактате «Против Маркиона» Тертуллиан повторяет слова Евангелия о том, что к Господу Иисусу пришли Его Матерь и братья (Мф. 12:46–48), но не утверждает, что это были дети, рожденные Самой Девой Марией. Правда, он понимает их как «кровных родственников», и говорит, что Господь указывает здесь на то, что гораздо важнее родство по вере, чем родство кровное: «Он перенес обозначения кровного родства на других, которых счел более близкими из-за их веры (transtulit sanguinis nomina in alios, quos magis proximos pro fide iudicaret)»; «веру Он предпочел крови (fidem sanguini praeposuit)». Из этих слов можно лишь косвенно заключить, что Тертуллиан считал «братьев Иисуса» Его единокровными братьями; к тому же тут не исключено и кровное родство с Иосифом, а не с Марией (эксплицитно об этом тоже не сказано)[123].
В сочинении «О плоти Христа» Тертуллиан развивает тот же аргумент о важности духовного родства и вновь повторяет слова Евангелия о Матери и братьях Иисуса, утверждая наличие у Господа Матери и братьев. При этом он не уточняет, в каком смысле они Ему братья, а просто говорит, что они Ему родственники (parentes): «Он отверг родственников Своих, как и учил отвергать [родных] ради дела Божьего (negavit itaque parentes, quomodo docuit negandos pro Dei opere)». Здесь же приводится сравнение Матери и братьев по крови с синагогой и иудеями, а братьев по вере — с христианами, образующими новую Мать — Церковь:
А с другой стороны, в удаленной Матери Его можно видеть фигуральное выражение синагоги, а в неверующих братьях — иудеев. В их лице снаружи стоял Израиль; а новые ученики, слушавшие Его внутри, веровавшие во Христа и приближенные к Нему, обозначали Церковь, которую Он нарек лучшей матерью и более достойным братством, отрекшись от Своего плотского рода. В этом именно смысле ответствовал Он на возглас [женщины], — не отрекаясь от сосцов материнских и чрева, но представляя более счастливыми тех, кои внимают слову Божьему (Лк. 11:27–28)[124].
Тертуллиан не сомневается в том, что Христос родился от Девы. Отвечая на вопрос «от Девы ли получил Христос Свою плоть?», Тертуллиан пишет:
…Прежде всего следует изложить основание, в силу которого Сын Божий имел родиться от Девы. Внове должен был родиться Виновник нового рождения, чем, как проповедовал Исаия, Господь хотел дать знамение. Что это за знамение? «Вот, Дева во чреве приимет и родит Сына» (Ис. 7:14). И вот Дева зачала и родила Эммануила, Бога с нами (Мф. 1:23). Человек рождается в Боге — вот новое рождение; в этом человеке родился Бог, приняв плоть древнего семени, но без участия самого этого семени, дабы преобразить Ее новым семенем, то есть духовно, и искупить, очистив от древней нечистоты. Но это новое, как и во всех случаях, наделено древним обликом, ибо в силу особого замысла Господь родился человеком от Девы[125].
Рождество Христово. Фрагмент саркофага. IV в. Рим, Италия
И далее озвучивает учение о Христе как Новом Адаме и Марии как Новой Еве, известное нам по творениям Иринея Лионского:
Земля была еще девственна, еще не вспахивалась и не засевалась; из нее, как мы узнали, человек был сделан Богом душою живою (Быт. 2:7). И если говорится, что первый Адам из земли, то второму, или последнему Адаму, как сказал апостол (1 Кор. 15:45), поэтому тоже подобало родиться от Бога из земли, то есть из плоти, еще не раскрытой для рождения, в дух животворящий. И все же, — дабы до конца использовать пример имени Адамова, — почему апостол именует Христа Адамом, если человечество Его было не земного достоинства? Но и тут разум подтверждает, что Бог освободил из плена образ и подобие Свое, плененные дьяволом, совершив ответное действие. Ибо в Еву, до тех пор деву, вкралось слово, причиняющее смерть; равно в Деву должно было войти и Слово Божье, создающее жизнь, — дабы то, что через этот пол подверглось погибели, через тот же пол было направлено к спасению. Ева поверила змею; Мария поверила Гавриилу. Грех, который одна совершила, поверив, Другая, поверив, загладила. — «Но Ева тогда не зачала во чреве своем от слова дьявола». — Нет, зачала. Ибо с тех пор слово дьявола было для нее семенем, чтобы рождала отвергнутое и рождала в скорби (Быт. 3:16). Родила она даже дьявола-братоубийцу[126]. Напротив, Мария произвела на свет Того, Который некогда имел спасти телесного брата и губителя Своего, Израиль[127].