А она обращает внимание на мой недавний досуг и парирует:
– За такое не извиняются.
Отпускаю прядь – скользит по наволочке к припрятанным братьям – и неряшливо подбиваю подушку под собой. Я наблюдал за её сном и более в пологах тканей не скрывался, не скрывался в саду или подле монастырских ворот. Я наблюдал за требующей того женщиной. Я сидел рядом и, перебирая угольные волосы, утешал речами. Когда сил не оставалось – приминал постель и ждал, когда сама богиня отоспится. Тоска оплетала её сердце, я пытался помочь.
Луна говорит:
– Это должно пугать.
– Что именно? – уточняю я.
Мне известно, о чём она. И ей известно, что известно мне, ибо смерть на расстоянии вытянутой руки наблюдала за спящим в тот момент, когда спящий не ведал того.
– Что на уме у Смерти? – спрашивает богиня.
– За её мысли свои можешь не терзать. Смерть оберегает крепкий сон избранной богини.
– Разве она не одаривает им других…?
Ответ не находится и не нашёлся бы спустя столетия.
– О чём размышляет Смерть? – не менее пытливо и броско вопрошает Луна.
– О Судьбе, – отвечаю я.
– Какая судьба ожидает смерть?
– Единственно явленная.
И Луна, довольная и успокоенная ответом, спешит отвернуться. Она укрывается одеялом, отделяя меня от себя, и отдаётся сну. А я за ним наблюдаю: не первый день, не первую ночь.
***
Луна отдаёт Монастырь истинному – и, как думает сама, единственному – наследнику Яна.
– Это дело его рода, – говорит женщина. – Пускай же наследник Бога Удовольствий оправдывает имя своего отца.
Ей неведомо, что и после ухода Яна Монастырь остался под его кровью и взглядом.