Однако вместо колкости киваю – и тоже ошибочно; заинтригованная (а мне следовало пресечь лишние речи и выдворить девчонку из кабинета; пришла она – вот уж точно! – не с теми новостями).
– Я не помню ни голоса её, ни лица…лишь только обещание встречи (и то, наверное, выдуманное самой от желания увидеться). Мать, отправляя меня в Монастырь, советовала найти сестру.
– Продолжай.
А голос мой предательски дрожит. К горлу подступают комья рвоты, а в голове поднимается протяжный гул.
– Имя ей Луна, – оканчивает девочка.
Я смотрю на Аделфу – теперь по-иному: заново знакомлюсь и заново препираюсь с чертами лица, выискивая схожести.
– Её ты не найдёшь, – говорю я. Спокойно. – Луна покинула нас много лет назад.
– Что с ней стало? – взволнованно вопрошает девочка.
Бросаю настойчиво и резко:
– Померла.
И потому Аделфа, преодолевая стеснение, уточняет:
– Её унесла болезнь?
– Да. Была такая, пока не перевелась на свете.
– Не понимаю, – признаётся девочка.
– И не должна.
Вести дискуссии на старом наречии мне не хотелось, а потому я швыряю наотмашь:
– Она влюбилась, хотя влюбляться не должна была, и со смертью любимого покинула мир живых сама. Всё просто.
– Луна покончила с собой?
– О, брось. Нет.
Это даже прозвучало оскорбительно. В особенности из уст юной нимфы.