Сердца. Сказ 3

22
18
20
22
24
26
28
30

Выстрел – единственный – вибрацией зудит по кабинету. Гильза валится под ноги. Слёзы валятся под ноги. Тяжёлые слёзы гроздьями приправляют нашу обувь.

Я не смогла. Уронила руки и дулом припеклась к мужскому бедру.

– Черт возьми! – скулит Ян и зажимает кровоточащую ногу. – Какая же ты сука. Это больно, Луна! Больно!

– Но недостаточно, чтобы сдохнуть, – с внешним равнодушием, несмотря на солёные глаза, отвечаю я. – Добро пожаловать в мой мир.

Даже не верится, что слова эти так быстро возвращаются к Яну.

Он, боднув кресло, оказывается подле и выхватывает оружие из рук. На секунду допускаю мысль, что в порыве безумного гнева, он способен меня убить. Но вместо того мужчина ударяет рукоятью о край стола, разряжает пистолет и, с рассыпающимися патронами по ковру, отправляет его следом на пол.

– Ты не заслуживаешь жизни, но и смерти ты не заслуживаешь, – взвываю я. – Вот почему вы зоветесь богами. Вы ничего не заслуживаете, но всем располагаете – и прихоти свои ставите выше мирского. И исповеди вам нравятся от того, что никто не можешь переплюнуть ваши грехи. Грех – столп божественной натуры. И если вера стоит на таких, как вы – я отказываюсь от неё.

– Глупая женщина, – причитает Ян и, отпустив рану, окровавленной рукой сжимает мой подбородок, притягивая на себя. – Отказываешься ты от религии, а вера исходит исключительно от исключительных. Мы изуродовали религию, отпрянув от её начала и подыграв своим стенаниям. Мы изуродовали религию, но вера осталась нетронута. Это неподвластная высота, Луна. Вера – неизменна. И даже Боги верят.

Он едва толкает меня и зажимает ногу вновь.

В носу стоит запах железа. Я стираю тыльной стороной руки капающее с лица бордо и случайно оставляю отметину на кресле. Ян же поливает ковёр и получает от меня осуждающий комментарий: придётся вызвать прачку.

– Это всё, что тебя волнует?

– Сходи за лекарем, – приказывает мужчина и остаётся в кабинете со своими мыслями.

Ведь я выстрелила. Я сделала это. Пожалела (его или себя?), уронив прицел в бедро, но нажать на спусковой крючок силы нашла.

Испуганные взгляды проносящихся вдоль коридора послушниц говорят о многом: девочки засматриваются на алый отпечаток по шее, всё ещё переваривают звучащий выстрел, но ничего не спрашивают. Я раздаю поручения и по пути в лазарет успеваю отсчитать негодных за их бестолковые шатания.

– Вы долго, – недовольно швыряет Ян, когда я пропускаю лекаря в кабинет.

– Но и кровью истечь, я как вижу, ты не успел. Прекрасно.

Закрываю кабинетную дверь и, ядовито улыбаясь, занимаю диван. Лекарь поочерёдно глядит на двух хозяев Монастыря, пятится и что-то бубнит под нос. Разумеется, оказывать помощь Яну было бы удобней на этом проклятом диване. Но он занят мной.

Бог Удовольствий обращается к мужичку с сумкой настоек и бинтов наперевес: просит ненадолго выйти. Тот послушно исполняет хозяйскую прихоть. Я резво поднимаюсь и, вышагивая навстречу ковыляющему в мою сторону Яну, издеваюсь:

– Ты просил сходить за лекарем, а теперь гонишь его. Чего ты хочешь? Определился?

Вместо ответа он толкает меня обратно на диван и, страшно нависая, шипит: