– Единственное, с чем я определился в этой жизни – то, чего хочу. И, радость моя, не думай, что созданное своими же руками я не смогу уничтожить.
– Угрожаешь мне? Серьёзно?
– Не воображай собственную неприкосновенность.
– Но раз за разом я убеждаюсь в ней.
Тогда Ян говорит:
– Хватит думать, что всё это пройдёт безнаказанно. Иногда палачом выступает иное лицо, тебе ли не знать. Но расплата приходит за всё: за каждое действие, каждое слово, каждую мысль.
Является озарение. Я верю словам Хозяина Монастыря – верю, а потому сказанное им оставляю без ответа. Опускаю глаза и внимаю последним словам:
– Ведь и я никогда не думал, что создам и взращу Такое. Порождённое мной меня же и губит, это ясно.
Спешу открыть дверь – духота вываливается из кабинета, лекарь в него заваливается. Запёкшуюся кровью пулю я оставляю себе, перепрятывая из кармана в карман сменяемых платьев, гильзу же бросаю в верхний ящик стола для напоминания самому Яну. Ему навязывают покой и обезболивающее, но и тем, и тем могу выступить я. Ровно как обратным. Укладываю Яна в постель и стерегу полуденный сон, однако сама оказываюсь им одолена и потому, в уже послеобеденное время, тревожно просыпаюсь и взглядом препираюсь со смотрящим на меня мужчиной.
– Ты спросила, – говорит он, – чего я хочу и определился ли. Мой ответ мог показаться тебе недостаточно ясным, а потому я покажу на примере.
Молчу и ожидаю.
И молчание, и ожидание затягиваются.
Мы замираем в вязком безвременье: нет никого и ничего кроме нас. Мы есть центр вселенной. Это и успокаивает, и настораживает, а потому с губ моих отрывается вопрос:
– Что же ты пытаешься этим сказать?
– Посмотри на нас со стороны, – просит Ян.
– Зрелище не из лучших.
– Я наблюдаю за твоим сном в то время, как ты думаешь, что оберегаешь мой. Ты на расстоянии вытянутой руки, и я могу коснуться тела, которое сводит с ума. Мне нетерпеливо хочется узнать, что происходит в твоей душе и обнажить свою; ты, Луна, перевернула всё: нет больше нас прежних и быть не может. Ни взглядов, ни устоев, ни принципов. Всё, что я хочу – владеть твоим сердцем, зная, что оно в равной степени принадлежит мне, как и моё – тебе.
Поздно, глупый мальчик.
Я ласково прижимаю руку к его щеке и взбираюсь по шрамам к ожогу.
– Да, этого я и хочу, – говорит Ян и успевает поцеловать удирающие пальцы.