Сердца. Сказ 3

Они зовут меня. Весть ещё не добралась до поручителя и не была отправлена вовсе, но я, чудесным образом прознав о перепалке монастырских господ, заявляюсь во время полуденного сна послушниц. То инициатива юной богини: бесстрашной (ещё не пуганной), дерзкой (ещё не обожжённой), рисковой (ещё ни разу не проигравшей). Всё это случится, но случится позже.

Хозяин Монастыря опасается даже упоминать меня в разговорах, что уж говорить о приглашении в сам Монастырь. Значит, дело рук – истинно! – юной богини. Она встречает меня у стен упомянутого Монастыря и, робко глянув на оставленную подле сада лошадь, провожает до кабинета.

Луна занимает место Хозяина Монастыря, а сам Хозяин Монастыря располагается за Луной; и тогда – улыбка вырисовывается самостоятельно – я вижу обмен ролями, я наблюдаю сменяющуюся власть.

– Вы проницательны, – с неподдельной серьёзностью заверяет женщина: она прослеживает за моим взглядом и всё понимает. – Однако мы пригласили вас не для наблюдений.

– Вы?

– Я.

Хозяин Монастыря разливает напитки. Отмечаю его хромоту и одариваю складной тростью. На конце светлого дерева зияет вырезанная обезьянья голова.

– Мы благодарны.

– Вы?

Женщина усмехается и, склоняясь, выгибаясь подобно кошке, кладёт свою руку поверх моей.

– Я рассчитываю на искренность ваших слов и поступков, – мягко напевает Луна. – Ваше мнение для нас (меня) – авторитетно. Я верую каждой вашей речи и каждую речь принимаю за истину, а потому прошу откровения: зачем вы соврали мне в тот вечер?

– Разве же соврал?

Женщина нетерпеливо срывает свою руку и откидывается в кресле; то – действительно – ненужный жест, ибо заглядываться вырезом платья (на то расчёт) мне не прельстило, а тепло её саднил мой холод.

– Вы затеяли игру – давайте поиграем. Спрашивайте.

Удивительно, как легко она раскусывает мои намерения.

– Что я сказал вам в тот вечер? – вопрошаю следом.

– Что неприступные стены Монастыря таковыми больше не являются, – говорит Луна. – И что нам следует вернуться.

– Только если вам дороги находящиеся там послушницы, – исправляю я.

– Верно. И что некие два бунтаря из пантеона (один из них – наш общий друг) направили мирных к мятежу.

– Вроде того. И, прошу заметите, ни от одного своего слова я не отказываюсь и сейчас.