– Успокоился? – спрашиваю я.
– Прошу, сходи до этих идиоток, – просит мужчина и, откинув голову на подушку, закрывает глаза. – Сами они вряд ли догадаются отвести эту дурочку к лекарю.
– Надеюсь, тебе полегчало.
– Вот только ты не заводи.
Исполняю просьбу.
Несчастная лежит меж комнат и собирает испуганные взгляды. Тело её – руки, ноги и спина – исполосованы, покрыты отметинами, должные скоро стать гематомами. Досталось ей нещадно, слёзы застряли вместе со словами в горле. Следовало ли мне бояться Хозяина Монастыря?
– Какого чёрта, – обращаюсь к подглядывающим послушницам, – вы наблюдаете, а не помогаете сестре? Трусливые кошки, не ждите милости богов за своё равнодушие.
Поднимаю девочку и, приговаривая утешающие слова, веду к лекарю. Ударяю губами взлохмаченную макушку: горчичные волосы разят потом и парфюмом. Утверждаю:
– Ты знаешь Хозяина, знаешь его нрав, – приглаживаю саднящие запястья и замираю у дверей в госпиталь. – И знаешь, как он нетерпелив к вашему неуважению. Ты повела себя невоспитанно, не по статусу близкой к хозяевам послушницы.
– Я боялась, – растерянно и расстроено признаётся девочка.
– Чего ты боялась? – спрашиваю я.
– Вы кричали, и я не хотела вмешиваться, а потому решила подсмотреть.
Назидательно вздыхаю:
– Это против правил Монастыря.
– Истина, госпожа. Но я готова нарушить любое правило – только бы убедиться: там безопасно.
Слова её настораживают. Я уточняю:
– Ты не ощущаешь себя защищённой?
– Больше нет.
Прошу поделиться со мной чувствами и беспокойствами, обещаю направить Отца на исправление возможных несовершенств. В этот миг распахиваю дверь в палату и помогаю несчастной взобраться на кушетку. Лекарь ещё не поспел.
– Это началось в тот день, когда вы посягнули на бессмертие Отца, – признаётся девочка, а на мой удивлённый взгляд (я, право, думала тот выстрел – тайна; никем не замеченное – или хотя бы оставленное без внимания – безрассудство) выдаёт: – Все знают, богиня. Все заметили, что Хозяин стал хромать после вашей ссоры.