– Луна…прости, я не хотел, прости.
Принимаю равнодушный вид и, хороня тревогу и раскалывающуюся боль в затылке, перешагиваю через плачущего:
– Сочувствую, что факты из биографии, написанной твоей же рукой, так ранят. Должно быть, это иллюстрация того, как жить не следует.
– Почему бы тебе просто не заткнуться, радость? – воет Хозяин Монастыря.
– Потому что глас над плечами не умолкает, милый. Потому что карающим мечом иногда выступает человек. Потому что каждый получает заслуженное.
Никогда прежде Ян не представлялся таким слабым и беззащитным; мне нравились (и понравились при первой встрече) в нём тяга и рвение к жизни, прыть, энтузиазм, бойкость действий и нрава, характер, а, оказалось, всё это внешнее, мишура, обёртка, ибо внутри он скуден и мёртв.
Хозяин Монастыря зовёт меня змеёй и грозится выдрать клыки, по которым сочится яд.
– Это будет смертельно для обеих сторон, – предупреждаю я.
И склоняюсь к беспомощному (который беспомощен только сегодня, а на следующий день может явиться предателем и направить на эмоциональную плаху), беру его за подбородок и заглядываю в глаза. Всё это допущено из-за его единожды дрогнувшего голоса в беседе со мной, когда я почувствовала, что могу требовать больше и вести себя иначе, нежели иные послушницы, и он то не пресёк. Не пресёк и с крохотного зерна пожимал в хаосе разросшиеся поля жёстких колосьев. И сейчас, вняв прикосновению, он благоговеет и тянется к рукам.
– Знаешь, что самое печальное? – говорю я. – Ты бы не ощутил вкуса этого прикосновения (не уловил его значимости), если бы не заставил нас пройти через всё то, что мы прошли. Лишения вызывают у тебя природный экстаз, и это, милый, беда с головой. А ещё раз посмеешь ударить меня – даже косвенно, толкнув, – предупреждаю следом. – Однажды вернёшься в кабинет и увидишь, как я болтаюсь на лампе над твоим любимым столом и разрезаю воздух вот этими туфлями.
Бью каблуком по полу и отторгаю мужчину.
– Нет, – выпаливает он.
– Да, – перебиваю. – Поверь, потому что сделаю я это просто для того, чтобы урок Хозяином Монастыря был усвоен наверняка.
Зовёт безумной и просит оставить в одиночестве.
– Это уже невозможно, – говорю я, однако спальню покидаю.
Бог
Я прибываю в отдалённую от бескрайних полей пантеона деревню. Молоты, когда-то выскабливающие нефть, молчаливы и неподвижны. Запятнанные радугой пруды заставляют живущих там людей преодолевать расстояния до почти иссохшего русла реки. Ни единый стебель не проталкивается сквозь голые скудные поля. Почва несчастна. Почва скулит. Скулят и люди.
Кто из бедствующих здесь людей на плечи свои примет божественную ношу?
Вижу отдалённый от иных дом и ступаю к нему. Встретившая меня на пороге дома женщина спрашивает о намерениях. Я представляю утаенного под мантией младенца. Несогласие с губ вмиг испугавшейся слететь не успевает; я называю ребёнка дарением богов и прошу не гневить упомянутых. Женщина, опасливо протягивая руки навстречу, говорит, что люди, обитающие здесь, верят исключительно в пантеон земной и поклоняются явлениям, а не оболочке.
– Молитесь солнцу, как и прежде, – заверяю я. – Молитесь земле, молитесь небу, молитесь дождю, молитесь земным богам и просите у них благ для того, чтобы явить миру этого ребёнка, ибо однажды он воплотит все ваши мечтания и подарит вам честь и благо.
ebooksa