Улица Гоголя
Гостиница Париж 10
Николаю Николаевичу Неплюеву
28 февраля 1907 года
Многоуважаемый Александр Александрович![86]Прилагая при сем докладную записку на имя Государя Императора и книги, которые я желал бы иметь честь поднести Государю Императору и Государыне Императрице Александре Федоровне, покорнейше прошу Вас через Министра Двора испросить для меня аудиенцию у Государя и Государыни.
Приложенные книги и записку благоволите по Вашему усмотрению передать по назначению или предоставить передать мне лично при аудиенции.
Примите уверение в моем совершенном к Вам уважении. Николай Неплюев
Ваше Императорское Величество
Всемилостивейший Государь!
По долгу верноподданного Вашего Императорского Величества, любящего Церковь и Родину и ревнующего о благе их, чувствую опять потребность изложить на Ваше благоусмотрение нижеследующие соображения.
После ужаса и позора, недавно пережитого, Россия кажется значительно опомнившеюся и успокоившеюся. Говорю – «кажется», так как в действительности прежняя анархия царит в умах и сердцах, еще часто и в самых грубых формах проявляясь и в жизни. Меры репрессии сковали злую волю, но не претворили и не могут претворить ее в волю добрую. Народ русский, – понимая под словом «народ» все слои Русского общества, – и теперь ни в чем не покаялся, а потому и остается по-прежнему неспособным приносить и те плоды достойные покаяния, о которых я говорил в моем первом письме, переданном Вашему Императорскому Величеству Его Высочеством Великим Князем Константином Константиновичем[87] – по-прежнему ни умы, ни сердца не упорядочены любовью, нет ни единомыслия, ни единодушия между факторами Русской государственной жизни, нет никакого общепринятого плана мирного созидания мирного благоденствия, в умах прежний хаос разномыслия, в сердцах прежняя скверна злобы и взаимного недоверия, в жизни прежняя борьба за свободу от всяких социальных авторитетов, Церкви, Правительства, главы в семье и хозяина во всех родах добывающей и перерабатывающей промышленности, при полном отсутствии дисциплины любви, а следовательно и при полной неспособности пользоваться малейшею свободою, не злоупотребляя ею, не понимая ее как свободу зла и преступлений. При таких обстоятельствах всякое ослабление репрессий не может не повести к новому проявлению все той же анархии умов и злой воли не дисциплинированных любовью сердец. Правительство Вашего Императорского Величества будет бессрочно и хронически пребывать в заколдованном круге попеременно сменяющих друг друга эпох: применение суровых мер репрессии, водворяющей временно внешний порядок и ослабления репрессии, приводящей немедленно к более свободному проявлению анархии и злой воли, от которых опять потребуется спасать наше бедное Отечество прежними суровыми мерами репрессии, чтобы дать России передохнуть от ужаса и позора свободы зла и преступлений.
Выйти из этого положения можно только одним путем, тем, о котором я говорил в первом моем письме – путем искреннего покаяния перед Богом Живым во всем, что было изменою Ему и верховному завету Его Откровения о взаимной братской любви при свете любви к Богу всем разумением, в умах, сердца и жизни, что и довело нас до ужаса и позора, нами переживаемого, твердо вступить на путь мирного христианского прогресса с его совершенно определенною программою осуществления правды веры, действующей любовью и сплотить все добрые элементы Страны вокруг Престола на дело мирного созидания лучшего будущего и разумной организации добра в жизни.
Пока в большой степени не оздоровлена душа народная, особенно пока не сплочены добрые силы страны, а этого еще нет, нельзя закрывать глаза на то, что порядок в стране зиждется только на репрессии, нет иной дисциплины, кроме дисциплины страха, нельзя ослабить власть, нельзя даровать хотя бы частичную амнистию, не навлекая тем, без всякой пользы для правительства, неисчислимые бедствия на всю страну.
Г. Столыпин[88] не может своим благородным, рыцарским характером, не внушать к себе любовь, уважение и доверие всем духовно порядочным людям, во всяком случае бесконечно более многих из его предшественников, но и он слишком считается с призраками, порожденными малодушием, близким к измене, некоторых из его предшественников, слишком, в иных случаях, руководствуется не верою, тем, что быть должно, а «видением», тем, что в данную минуту кажется временным выходом из затруднительного положения. Это приводит его кабинет к обидным, дискредитирующим его, компромиссам, колеблющим доверие к тому, что он знает правду и смотрит этой правде в глаза, что он верно понимает, кто враги и кто друзья блага страны и имеет определенный план, по которому, опираясь на друзей, он может оградить страну от козней врагов, дать перевес добрым силам над злыми, организовать эти добрые силы и сознательно направить государственный корабль России в определенную пристань мирного благоденствия, а не будет предоставлять его случайностям всяких встречных течений, заботясь только о том, чтобы сохранять на корабле внешний порядок, да и то далеко не в достаточной степени.
Для восстановления ужасающе поколебленного авторитета правительства, необходимо доказать, что оно знает правду о стране, понимает, с кем имеет дело и при свете этого знания и понимания разумно предпринимает те или другие меры, способные привести к истинно добрым результатам для страны. Громадною, трудно поправимою ошибкою было все то, что особенно со времени злополучной войны, выказывало полную неосведомленность правительства об истинном положении вещей в управляемой им стране, полное непонимание истинного характера людей и партий, с которыми оно имело дело, как и истинное значение тех жизненных явлений, с которыми ему приходилось считаться; причем в результате получались самые обидные, до комизма нелепые, недоразумения: врагов общественного блага ублажали, с ними заигрывали, к их мнениям и желаниям прислушивались, от друзей общественного блага недоверчиво сторонились, боясь скомпроментировать себя близостью к ним в глазах их противников, их отталкивая, ставили в самое глупое положение и тем парализовали их деятельность, не давая им возможности принести стране ту обще-церковную и обще-государственную пользу какую они принести хотели бы и могли бы. Все это говорю по личному опыту, самим мною выстраданному К чему могло это привести, как не к искусственному созиданию силы зла, к искусственному воспитанию злых сил к самоуверенности с одной стороны и с другой к совершенной нецелесообразности большинства правительственных мероприятий?! Злые силы от поблажек не становились добрыми и оставались по-прежнему непримиримыми, чем они и не могут не быть, пока само правительство не станет во всем единомысленно и единодушно с ними, равным с ними врагом общественного блага. Все поблажки и компромиссы вели не к умиротворению, а только к вящему самомнению злых сил, громко хваставшимся тем, что правительство перед ними капитулирует, что правительство слабо и что с ним считаться нечего.
Когда, после злополучной войны, коалиция врагов России, с еврейским бундом[89], немцем Бебелем[90] и французом Жоресом[91] во главе[92], при содействии, глубоко умственно и нравственно развращенной русской «свободно мыслящей
интеллигенции» устроили декорации революции, под лживою маскою «воли народной», правительство сделало роковую ошибку, очень родственную измене Вашему Императорскому Величеству и нравственному долгу перед страною, приняв или притворившись принимающим, эти декорации за реальную правду и эту маску за настоящее лицо Русского народа. За этою первою преступною ошибкою, последовал непрерывный ряд столь же обидных и преступных ошибок, с тем же характером измены Вашему Величеству и нравственному долгу перед страной. В угоду крамол были дарованы такие безграничные свободы, которые не могли не стать свободою зла и преступлений, погрузив страну в тот адский хаос, который мы имели горе и стыд пережить. Угодливость по отношению к крамоле была так велика, что некоторое время считали отмененными все законы и я лично слышал мнение двух из министров, бывших у власти, что временно, до созыва Думы в России «узаконен режим беззакония» и что «власть сознательно забастовала»! Все в том же духе слепой угодливости крамоле был издан избирательный закон, предававший миллионы Русского народа и судьбы страны в руки этих самых злых сил, которые не замедлили использовать эту правительственную поддержку по своему. С наглостью и беспринципностью, им свойственной, они, желая разом уничтожить все социальные авторитеты: и правительство, и все те элементы порядка, на которые правительство могло бы опираться, не остановились перед грубым подкупом многомиллионного народа, пообещав ему даровую землю и громко, долго беспрепятственно, призывая его к грабежам, разбоям и всяким насилиям. Все в том же духе наивной и преступной угодливости по отношению к крамоле, правительство унизило себя до того, что министры, находящиеся у власти, называли, вторя анархистам, эти грабежи и разбои «аграрным движением» и находили для него, если не оправдания, то большие смягчающие обстоятельства.
Все эти преступления перед Престолом и страною закончились, увенчались неслыханным позором грубых бесчинств анархической Думы[93], в которую, продавшие за 30 сребренников и родину и веру, и стыд, миллионы Русского народа послали почти исключительно врагов правительства и всякого порядка.
Величайшим из всех преступлений было то, что, грубо ошибившись во всех своих расчетах, правительство так долго терпело организованную пропаганду ненависти и раздора, грабежей и насилий, презрения к законам и всем социальным авторитетам, одним словом, пропаганду худшего социализма и анархии. Зло, причиненное стране этим попустительством, неисчислимо и гораздо труднее поправимо, чем это, кажется, сознает кабинет г. Столыпина. Народ, доказавший полное отсутствие в себе всяких нравственных устоев, в конец развращен этою пропагандою, твердо уверовал в свое право на даровую землю и в то, что именно злые силы страны его истинные друзья, от которых одних он может ожидать всяких благ.
Вот исключительно неблагоприятные обстоятельства, при которых г. Столыпин принял на себя бремя и ответственность власти.
ebooksa