Столовая Гора

22
18
20
22
24
26
28
30

— Лавры-то как раз достались ему. Наследникам — власть и деньги.

— Ладно. Основатель умер. Что дальше?

— Дальше — сплошные загадки. — Архивариус оперся прямой рукой на край стола. — Вскоре после смерти старшего ле Шателье в руководстве компании началась склока, которая завершилась исключением из состава учредителей всех, кто не являлся коренным жителем города. Затеял свару сын и прямой наследник ле Шателье, Давид.

— Зачем ему было изгонять чужаков?

— Поговаривали, что во время одного из спусков в рудник то ли старший ле Шателье, то ли младший что-то нашли. Что именно — неизвестно.

— Храм Иезекииля? — предположил Аякс.

— Это все местные байки. — Архивариус сморщился, будто прожевывал лимон. — Нет, разумеется. Известно только, что сын заплатил ушедшим учредителям столько отступных, сколько те запросили, и перерегистрировал компанию с новыми требованиями к местожительству акционеров. А через несколько лет — как гром среди ясного неба — заявление об истощении породы и закрытии рудника. Речь о банкротстве самой компании при этом не шла.

— Как так? — удивился Аякс. — Рудник истощен, а компания процветает?

Архивариус прокашлялся.

— Так. Налоговики тоже заподозрили неладное. Однако исследования породы подтвердили правоту младшего ле Шателье. Содержание золота в руде было чуть больше половины грамма на тонну. Коэффициент расчетной прибыли не превышал даже уровня покрытия затрат. Дело кончилось тем, что оборудование было частично законсервировано, частью сброшено в рудник. Государство время от времени инспектировало шахты на предмет того, не делается ли чего в обход закона и утвержденных решений. Но в обход закона ничего не делалось. Компания давно и прочно обосновалась на рынке финансовых услуг. Зона вокруг рудника стала обустраиваться, открылся курорт. Так-то.

Аякс посмотрел на часы:

— Говорят, в руднике может оставаться двадцать с лишним тонн золота и добыча руды продолжается.

— И вы этому верите?

— Нет. А вы?

— Я верю в две вещи. — Архивариус показал Аяксу свои раздутые пальцы. — В Господа нашего Иисуса Христа и в подагру.

* * *

На кладбище Аякс убедился, что старик не обманул его. Надгробие могилы Хассельблада — как, впрочем, и многих других захоронений — было помечено логотипом cenotaph. Памятник Иосифу до сих пор утопал в цветах и открытках, правда, открытки эти были необычного для кладбища вида: с изображением пронзенных стрелами сердец. Краем глаза Аякс посматривал за пятилетней девочкой, которая мастерила из песка фигурку на свежем могильном холме.

Возвращаясь домой, у одного из дворов он заметил припаркованный фургончик для перевозки мяса, и решил поговорить с водителем. У машины был столичный номерной знак. Молодой фермер дремал за рулем. Аякс постучал в стекло двери, пытаясь привлечь внимание хозяина фургончика, при этом у него возникло такое чувство, что стучал он не по стеклу, а по камню. Водитель медленно, словно нехотя повернул голову и молча взглянул на Аякса. Аякс жестом попросил его опустить стекло. На водителя это не возымело ровно никакого действия. Он смотрел на Аякса с таким выражением, будто между ними было не полметра, а полкилометра. Аяксу стало ясно, что стекло не опустится даже в том случае, если он будет угрожать водителю оружием. Тем более что, судя по звуку отдачи, это было бронированное стекло. Аякс еще раз постучал в окошко — как раз напротив водительского лба — и направился к своему автомобилю.

* * *

Для очередной контрольной отметки в участок он пришел ровно в полдень, ни минутой раньше, ни минутой позже. В оперативном зале его встретил лейтенант Бунзен.

— Есть разговор, — сказал Аякс.

В кабинете следователя, куда Бунзен жестом пригласил его зайти, Аякс увидел на столе явно прибавившую в толщине папку с собственным делом. Из нее даже торчали глянцевые края фотографий.