— А ты, надо полагать, наоборот — как удав на кролика?
— Точно.
— Зато я теперь знаю, что делать, чтобы заставить тебя прыгать на стену, — сказал Аякс.
— Что?
— Назвать красавицей.
Губка снова вдавилась в стену.
— Слушай, хватит…
— Хорошо. — Аякс покачал бутылкой между колен. — У меня деловое предложение. Я обещаю больше никогда не возвращаться к теме, а ты мне рассказываешь, почему это тебя так бесит. По рукам?
Эстер бросила губку в ведро и на скрещенных ногах присела к стене — как раз против пятна.
— Я не знаю, почему.
— Ответ неудовлетворительный.
— Это все равно что… — Она задумчиво отряхнула пальцы. — Ну не знаю, честное слово… Когда мне так говорят, кажется, что единственное, что движет человеком в таком случае — это желание унизить, смешать с грязью.
— Ты серьезно? — спросил Аякс.
— У нас в классе была девчонка. Дурнушка, что и говорить. Так вот больше всего она переживала и плакала не оттого, что в классе ее называли чучелом и квазимодой, а когда в гостях или на приеме взрослые начинали расхваливать ее чудесные костюмчики.
— И ты полагаешь свою внешность чем-то вроде чудесного костюмчика?
— Может быть.
— Ребячество какое-то, — вздохнул Аякс.
— А ты представь, что в один прекрасный день врачи обнаруживают у тебя некую невиданную опухоль. Такую, что больше нет ни у кого. — Эстер не глядя похлопала ладонью по мокрому пятну на стене. — И в один миг из обыкновенного человека ты превращаешься в звезду. У тебя клянчат интервью и просят сфотографироваться на память. И все это хорошо до того момента, когда ты начинаешь понимать, что на тебя-то всем наплевать совершенно. Что ты для всех как был ноль без палочки, так им и остался. Что главное для всех — это не ты и не то, что в тебе, а то, что на тебе, твоя невиданная, прекрасная и неповторимая опухоль. И если бы можно было сделать так, что опухоль твоя могла существовать и передвигаться сама по себе, то в тот же час тебя бы отрезали от нее, как рудимент.
Аякс продолжал покачивать бутылкой между колен:
— Да, тяжелый случай.