Мост

— Ну, спасибо, Мая-джан, угодила! — ласково глядя на жену, похвалил Шамурат. — А то мы так на этот унаш навалились, что и слова друг другу не сказали…

— С полным ртом не поговоришь, — подхватил Шалы, и, взяв махровое полотенце, что лежало рядом с ним на кошме, стер со лба бусинки пота.

— Ешьте на здоровье! — смущенная похвалой хозяйка покраснела и от этого стала еще красивей. — Унаша полный казан — всем хватит!

— М-да, унаш — это настоящая мужская еда! — сказал Шалы, когда жена Шамурата оставила мужчин одних. Он придвинулся поближе к миске и вновь перешел в наступление. — Тут главное с перцем не промахнуться, — рассуждая он с набитым ртом, — переложишь — горечь такая, что и в рот не возьмешь, а без перца — какой унаш?.. — Большой любитель поесть, он обожал унаш и знал в нем толк.

Шалы и Шамурат знали друг друга уже тридцать лет, и дружба, родившаяся в окопах во время войны, с годами не слабела, а наоборот — крепла. Жили они не рядом: Шалы — в Ашхабаде, а Шамурат — в небольшом городке на берегу Амударьи, и поэтому дорожили любой возможностью для встречи. Командировка Шалы подходила к концу, завтра он должен был возвращаться в столицу. Так что это был прощальный ужин, и Шалы пришел вместе со своим коллегой — молчаливым мужчиной лет тридцати. Не тосковать же ему одному в гостинице!

Они доедали уже вторую миску унаша. Ложки теперь двигались медленней, а мужчины, разморенные теплом и сытной едой, полулежали, облокотившись на предусмотрительно приготовленные подушки.

— Молодец Маягозель! Унаш сварила — объедение! — Шалы похлопал себя по просторному животу. — Ем-ем и все наесться не могу. А лапша-то какая, прямо со свистом в живот пролетает.

— Что-что, а унаш Маягозель варить мастерица! Да и вообще она стряпуха хоть куда! — Шамурат говорил громко, чтобы было слышно и на кухне, где возилась у плиты Маягозель. — Что ни приготовит — пальчики оближешь.

Тут Шалы и Шамурат стали наперебой расхваливать кулинарные таланты своих жен, делиться домашними рецептами, как вдруг молчавший с самого прихода Назар бросил в чанак ложку и в сердцах сказал:

— Да перестаньте же, наконец!

Отброшенная ложка чиркнула по краю миски и застыла как раз напротив Шамурата. И сразу стало тихо-тихо. Шалы покраснел, словно ему влепили пощечину. И Шамурату стало не по себе. Друзья, недоумевая, переглянулись, а Назар отодвинулся от дастархана и сидел, опустив голову, как бык, объевшийся зерна.

— Послушайте, Назар Назарлиевич, как вас понимать? — подчеркнуто вежливо обратился к нему Шалы.

— Ладно, перестаньте, Шалы-ага! — Назар раздраженно махнул рукой. — Думаете, я не догадываюсь?

Шамурат, прижав руку к сердцу, стал просить прощения, хотя и не понимал, на что же мот обидеться гость.

— Если что не так сказали, прости дорогой Назар-джан. Только вроде мы ничего такого и не говорили…

— Ладно, чего уж там… Думаете, я круглый дурак?..

Не зная, что ему ответить, Шамурат пожал плечами. Шалы молчал, грозно сдвинув брови. Будь Назар деревянный, под его испепеляющим взором он бы тут же вспыхнул и обуглился, но парень молчал и только громко сопел.

Друзья стали извиняться вновь, хоть и не чувствовали за собой никакой вины. Однако — бесполезно, Назар оделся и ушел, громко хлопнув дверью.

Настроение у друзей разом испортилось, разговор не клеился. «И какая его муха укусила?» — огорченно думал Шамурат, сворачивая сачак. «Сам виноват, — корил себя Шалы, — незачем было брать с собой незнакомого человека».

Маягозель терялась в догадках. Спросила у мужа, что произошло, но тот оборвал ее: «Не суйся в мужские дела!», и она обиженно замолчала.